Светлана невольно улыбнулась. Да, она помнила ту речь. Тогда казалось, что Галина Петровна просто волнуется, поэтому говорит только о сыне. Теперь всё виделось иначе.
— Свет, а ты знаешь, что она ещё удумала? — спросила Ирина после паузы.
— Пашка проговорился. Она собирается сдавать вторую комнату в той квартире. Типа, чтобы ипотека отбивалась.
Светлана похолодела. Вторая комната — та самая, которую они планировали сделать детской. С уже выбранными обоями в мелкий цветочек.
— Но… мы же там должны были жить…
— Ну да. Вы в одной комнате, квартиранты в другой. Весело, правда?
Светлана сбросила вызов, не попрощавшись. Ей стало дурно. Три года работы, экономии, отказов себе во всём — и вот результат. Коммуналка под управлением свекрови.
На следующий день она пошла к юристу — тому самому корпоративному, о котором говорила начальница. Мужчина средних лет внимательно выслушал её историю, изучил документы, которые она захватила с собой.
— Формально вы ничего не сможете сделать, — сказал он. — Квартира оформлена на свекровь законно. Но…
— У вас есть все чеки, подтверждающие оплату ипотеки?
— Да, я всё сохраняла.
— Отлично. Вы можете подать иск о неосновательном обогащении. Потребовать компенсацию за те средства, что вложили в чужую собственность. Это не вернёт вам квартиру, но хотя бы деньги получите назад.
Светлана задумалась. Судиться со свекровью означало окончательный разрыв с Павлом. Но разве он ещё не случился?
— А если муж будет против?
— Это ваши личные средства, заработанные вами. Имеете полное право.
Она поблагодарила юриста и вышла из кабинета. На улице ждал Павел. Похудевший, с тёмными кругами под глазами.
Она кивнула. Они зашли в ближайшую кофейню, сели за столик у окна. Павел заказал её любимый латте с корицей — помнил. Это почему-то кольнуло сильнее всех его предательств.
— Я поговорил с мамой, — начал он. — Она согласна через год переписать квартиру на нас.
— Через год? И ты ей веришь?
— Она также обещала, что я для неё как родная дочь.
Павел поморщился, отпил кофе.
— Света, пойми её. У неё кроме меня никого нет. Отец умер, когда мне было десять. Она одна меня растила, во всём себе отказывала. Эта квартира для неё — гарантия, что я её не брошу.
— То есть она держит тебя на квартирном поводке, и ты считаешь это нормальным?
— Это не поводок! Это… забота.
— Забота? Паша, ей пятьдесят два года. Она здорова, работает, получает хорошую зарплату. У неё своя квартира есть. Зачем ей наша?
— В чём? В том, что ты будешь плясать под её дудку? Что твоя жена будет молчать и терпеть? Что внуки будут расти под её контролем?
Павел молчал, глядя в чашку. Светлана встала.
— Я подаю на развод, Паша. И буду требовать компенсацию за вложенные в квартиру деньги.
Он вскинул голову, в его глазах был ужас.
— Света, не надо! Мама тебя возненавидит!
— А сейчас она меня любит? Паша, открой глаза. Твоя мать меня никогда не любила. Она терпела меня, пока я была удобной. Пока молчала, работала, приносила деньги. Но любви там не было ни грамма.
— Так, Паша. И ты это знаешь. Просто тебе удобнее закрывать глаза. Удобнее быть маменькиным сыночком, чем мужем. Удобнее прятаться за мамину юбку, чем защищать свою семью.
Она вышла из кофейни, не оглядываясь. За спиной звякнул колокольчик над дверью — такой же, как в день их первого свидания в другой кофейне, пять лет назад. Тогда этот звук казался волшебным. Теперь — похоронным звоном по их браку.
