Марина никогда не считала себя ревнивой женой. За двадцать три года брака она ни разу не проверяла телефон Алексея — просто не было повода. Он всегда оставлял его где придётся: то на кухонном столе, то на тумбочке в прихожей. Вот и сейчас телефон валялся на диване, мигая красным индикатором разряженной батареи.
«Опять забыл поставить на зарядку», — вздохнула Марина, поднимая телефон. На экране высветилось сообщение от дочери: «Пап, ну мама не будет против? Мы же всё решили».
Марина замерла. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось как бешеное. Пальцы сами скользнули по экрану, открывая переписку. С каждым прочитанным сообщением внутри всё холодело.
«Первый этаж идеально подойдет для твоего кабинета…»
«А во дворе можно сделать беседку…»
«Комнату наверху я уже присмотрела себе…»
Они обсуждали переезд. Планировали новую жизнь. Делили комнаты в каком-то доме. И нигде, ни в одном сообщении не промелькнуло: «А что думает мама?» или «Надо посоветоваться с мамой».
Марина опустилась на диван, всё ещё сжимая телефон в похолодевших пальцах. В горле встал ком, а в висках застучало. Двадцать три года… Она посвятила им двадцать три года своей жизни. Каждое утро готовила завтраки, гладила рубашки, помнила о днях рождения всех родственников, планировала отпуска, следила за здоровьем мужа и дочери.
Помнится, когда Алёнка пошла в первый класс, Марина специально перешла на работу поближе к дому — чтобы успевать забирать дочку из школы. А когда у Алексея случился конфликт на работе, она месяц выслушивала его жалобы, поддерживала, находила нужные слова. Кажется, она всегда умела находить правильные слова — для всех, кроме себя.
Солнечный луч, пробившийся сквозь занавески, упал на фотографию на стене — их последний совместный отпуск. Все улыбаются, обнявшись на фоне моря. Счастливая семья. Или только видимость счастливой семьи?
Марина встала и подошла к окну. По улице спешили люди: кто-то с работы, кто-то на работу. Обычный вечер, обычная жизнь. Только её жизнь вдруг треснула, как старое зеркало. И в этих трещинах она впервые увидела правду: для них она давно стала невидимкой. Функцией. Фоном, на котором разворачивается чужая жизнь.
В прихожей послышался звук поворачиваемого ключа — вернулся Алексей. Марина вздрогнула и машинально вытерла выступившие слёзы. Телефон в её руке снова мигнул — теперь уже в последний раз, окончательно разрядившись. Как символично… Она тоже чувствовала себя полностью опустошённой.
«Ужин готов?» — донёсся из прихожей голос мужа.
Марина глубоко вдохнула. Нет, сегодня она не бросится, как обычно, разогревать ему ужин. Сегодня всё будет иначе. Потому что теперь она знала правду. И эта правда требовала действий.
Ужин проходил в непривычной тишине. Алексей, не отрываясь от тарелки, проглатывал разогретые в микроволновке котлеты, изредка бросая недоумённые взгляды на жену. Марина сидела напротив, механически помешивая давно остывший чай. Каждая секунда молчания отдавалась глухим ударом в висках.
— Лёш, — наконец произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Нам надо поговорить.
Он поднял глаза от тарелки, и в этом взгляде читалось лёгкое раздражение человека, которого отвлекают от важного занятия.
— Что-то случилось?
«Случилось? — хотелось закричать ей. — Да, случилось! Ты вместе с дочерью решаешь нашу судьбу, даже не спросив моего мнения!» Но вместо крика получился тихий, какой-то бесцветный вопрос:
— А когда ты собирался сказать мне?
— О чём? — он действительно не понимал, и это непонимание било больнее любых слов.
— О переезде. О доме. О том, что вы уже всё решили. Без меня.
Алексей отложил вилку и откинулся на спинку стула. На его лице появилось выражение, с которым обычно объясняют очевидные вещи маленьким детям.
— А, ты об этом… — он махнул рукой. — Да какая разница? Это же лучше для всех. Дом больше нашей квартиры, район престижнее, до работы мне ближе. Алёнка давно хотела свой отдельный этаж…
— Для всех? — Марина почувствовала, как к горлу подступает горячий ком. — А меня ты спросил? Моё мнение тебя интересует?
— Марин, ну что ты завелась? — он поморщился. — Ты же всегда говорила, что главное — благополучие семьи. Вот я о семье и думаю.
— О семье? — она горько усмехнулась. — Нет, Лёша. Ты думаешь о себе. И об Алёнке. А я… я для вас просто приложение к этой семье, да? Кто-то, кто готовит, убирает, стирает, гладит твои рубашки…
— Перестань драматизировать, — в его голосе появились нотки недовольства. — Ты же знаешь, как я ценю всё, что ты делаешь.
— Ценишь? — она встала из-за стола, чувствуя, как дрожат колени. — Нет, Лёша. Если бы ты ценил, ты бы не решал такие вещи за моей спиной.
Он тоже поднялся, и теперь они стояли друг напротив друга, разделённые столом и двадцатью тремя годами недосказанности.
— Знаешь что? — Алексей раздражённо взъерошил волосы. — Я устал. У меня был тяжёлый день. Давай не будем устраивать сцен на пустом месте. Завтра всё обсудим.
«На пустом месте…» Эти слова упали между ними, как камни. Марина физически ощутила, как что-то внутри неё окончательно надломилось.
— Хорошо, — она медленно кивнула. — Завтра так завтра.
Алексей явно обрадовался, что неприятный разговор закончен. Он потянулся было поцеловать её в щёку — привычный жест, который они повторяли тысячи раз, — но она отстранилась.
— Спокойной ночи, — сказала она, глядя куда-то мимо него.
Уже в спальне, лёжа в темноте и слушая его размеренное дыхание с другой половины кровати, Марина думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда требуются годы, чтобы понять очевидное: ты стала невидимкой в собственном доме. А иногда достаточно одного разговора, чтобы осознать — дальше так продолжаться не может.
Будильник зазвенел как обычно — в шесть утра. Марина протянула руку, чтобы выключить его… и замерла. А собственно, зачем? Зачем вскакивать в такую рань? Чтобы приготовить завтрак человеку, для которого она пустое место?
Она перевернулась на другой бок и впервые за много лет позволила себе просто лежать, разглядывая, как солнечные лучи медленно ползут по стене. Странное чувство — будто она прогуляла школу. Что-то внутри противно ныло: «Вставай, там же завтрак, рубашки, термос…» Но Марина только крепче зажмурилась.
Где-то в районе восьми утра на кухне загрохотало. Марина усмехнулась — видимо, благоверный открыл для себя удивительный мир кухонных шкафов.
— Марин! Ты где? — донеслось из кухни. — Мариииин!
«Надо же, — подумала она, — оказывается, он знает, как меня зовут. А то последние годы только: «Дай то, принеси это, погладь, приготовь…»
— Да что за… — в спальню ворвался Алексей. Помятый, взъерошенный, с перекошенным галстуком. — Ты что, спишь? У меня совещание через час!
— И что? — Марина даже не повернулась к нему.
— Как что? — он аж задохнулся от возмущения. — Рубашка не поглажена, завтрака нет… Ты вообще о чём думаешь?
— О себе, представь себе. Первый раз за двадцать три года.
Он так и застыл с открытым ртом. Вид у него был до того обалденный, что Марина не выдержала и фыркнула.
— Утюг в коридоре, — сказала она, глядя в потолок. — Кофе на верхней полке. Руки, надеюсь, не отсохли? Вот и пользуйся.
Муж что-то буркнул и вылетел из спальни. Через минуту с кухни донеслось грохотанье кастрюль и какое-то сдавленное ругательство.
Марина встала и подошла к шкафу. Старая дорожная сумка… Когда она в последний раз куда-то ездила? Даже не вспомнить. Всё некогда было — то у Лёши важные переговоры, то у Алёнки экзамены…
Она побросала в сумку самое необходимое. Зубная щётка, смена белья, любимая пижама с котятами… Руки действовали будто сами по себе, а в голове крутилось: «Господи, что я делаю? Куда я собралась? А как же они без меня?»
Телефон. Надо позвонить Тамарке. Уж она-то точно поймёт, не будет причитать, как мама, или охать, как сестра…
— Томка? Привет… Слушай, я тут это… — Марина запнулась. — В гости можно? Дня на три-четыре?
— Ты чего как не родная? — в голосе подруги звучало удивление. — Приезжай, конечно. Что случилось-то?
— Потом расскажу, — Марина шмыгнула носом. — Просто… надо проветриться.
Входная дверь хлопнула — Алёнка вернулась с учёбы. Вот чёрт, только бы не расклеиться…
— Мам? — дочь застыла в дверях спальни. — Ты что, уезжаешь?
— К тёте Тамаре, — Марина старательно отводила глаза. — Ненадолго.
— Из-за этого дурацкого дома, да? — Алёнка прикусила губу. — Мам, ну прости, мы просто…
— Вы просто забыли, что у меня тоже есть мнение, — Марина наконец посмотрела на дочь. — Знаешь, как это больно? Когда родные люди решают всё за твоей спиной, будто тебя и нет вовсе?
У Алёнки задрожал подбородок:
— Мам…
— Всё хорошо, солнышко, — Марина через силу улыбнулась. — Просто мне надо побыть одной. Подумать. Я позвоню, обещаю.
Она чмокнула дочь в макушку, подхватила сумку и быстро вышла, пока решимость не испарилась. В подъезде достала телефон, вызвала такси. Руки дрожали.
«Господи, что я делаю?» — снова мелькнуло в голове. Но возвращаться было поздно. Да и незачем.
Алексей вернулся домой поздно — нарочно задержался на работе. Всё думал, что к вечеру Маринка остынет, перебесится… Ну что за блажь в голову взбрела? Подумаешь, дом без неё выбрали. Не на Луну же переезжать собрались.
В прихожей было темно и непривычно тихо. Обычно в это время из кухни уже тянуло ужином, работал телевизор, Маринка что-то напевала себе под нос…
— Марин? — позвал он в темноту.
Тишина.
На кухне царил бардак: немытая посуда в раковине, крошки на столе. В холодильнике — пара йогуртов да позавчерашний салат. М-да…
Алексей достал телефон:
— Алён? Ты где?
— На учёбе ещё, — голос дочери звучал как-то странно. — Пап, ты домой вернулся?
— Да. А мама где?
Пауза.
— Пап, ты что, не знаешь? Она к тёте Тамаре уехала.
— Как уехала? — он плюхнулся на стул. — Когда?
— Днём ещё. С сумкой. Сказала, ей надо подумать.
Что-то холодное шевельнулось внутри.
— Пап, — в голосе дочери появились слёзы, — мы с тобой дураки, да? Надо было с мамой посоветоваться про дом…
— Не реви, — буркнул он. — Сейчас разберёмся.
Он нажал отбой и набрал номер Марины. Длинные гудки… Чёрт. Ещё раз. И ещё. Бесполезно.
К Тамаре он примчался через двадцать минут. Нажал на звонок. За дверью послышались шаги.
— Марин, — начал он, — ну хватит дурить…
— Её нет, — раздался голос Тамары.
— Как нет? Алёнка сказала…
— Она просила тебе не говорить, где она.
— Тамар, прекрати этот цирк! — он привалился к дверному косяку. — Позови её.
— Лёш, — в голосе Тамары зазвенел металл. — Ты реально не понимаешь, что натворил? Двадцать три года бабу как кухарку держал, мнение её в грош не ставил… Думал, так и будет молча всё терпеть?
— Да что я такого сделал-то? — заорал он. — Дом присмотрел! Для семьи старался!
За дверью раздался горький смешок:
— Ты не подумал обо мне, Лёша.
Марина… Его передёрнуло от тона, которым это было сказано.
— А теперь не жди ничего хорошего, — добавила она устало. — Иди домой. Просто… иди.
— Марин…
Но в ответ только щёлкнул замок.
Домой он брёл пешком, хотя машина стояла за углом. В голове крутились обрывки мыслей… Когда это началось? Когда он стал воспринимать жену как… как часть обстановки? Вот раньше же советовался с ней, спрашивал её мнение… Или нет?
Он попытался вспомнить, когда в последний раз они с Мариной просто разговаривали — не о быте, не о делах, а просто так. Не смог.
Перед глазами всплыло её лицо — растерянное, обиженное, когда он отмахнулся от её вопросов про дом. «Да какая разница?» Боже, как он мог такое сказать?
В пустой квартире было зябко и неуютно. Алексей механически включил свет, побрёл на кухню. Открыл шкаф, достал чашку… и замер. Это была её любимая чашка — с дурацкими ромашками по краю. Он и не знал, что помнит про эти ромашки.
В горле встал ком. Кажется, он действительно облажался. И очень серьёзно.
В Тамаркиной квартире было непривычно тихо и пахло кофе. Марина сидела на кухне, подобрав под себя ногу, и листала ленту в телефоне. Тупое занятие, но лучше, чем в сотый раз прокручивать в голове одни и те же мысли.
Телефон пиликнул. Сообщение от Лёши: «Я соскучился». Марина хмыкнула. За три дня он прошёл все стадии: от «Ты что, с ума сошла?» через «Немедленно вернись домой!» до вот этого жалобного «соскучился».
В дверь позвонили. Марина вздрогнула, расплескав кофе на футболку.
— Чёрт… — она схватила салфетку, промокая пятно.
— Марин, — голос из-за двери был какой-то севший. — Открой, а?
Она замерла с салфеткой в руке. Вот так просто — взять и открыть? А потом что?
— Зачем? — спросила она, подходя к двери.
— Поговорить надо.
— А раньше надо было не с кем?
За дверью помолчали.
— Марин, я как дурак тут стою…
— А я как дура двадцать три года стояла, — она сама не ожидала, что это вырвется. — У плиты, у доски гладильной, у…
— Открой, — перебил он. — Пожалуйста.
Она открыла. И чуть не охнула — за три дня муж осунулся так, будто болел. Небритый, рубашка мятая… В других обстоятельствах она бы уже потянулась поправить ему воротник.
Алексей переступил порог и вдруг ляпнул:
— А у тебя футболка в кофе.
— Да что ты говоришь? — Марина фыркнула. — Не заметила.
Они так и стояли в прихожей — она в заляпанной футболке, он в помятом костюме. Как два незнакомца на вокзале.
— Я дурак, — сказал он наконец.
— Ну наконец-то, — она прислонилась к стене. — До тебя дошло?
— Марин, не надо так…
— А как надо, Лёш? — она почувствовала, что её начинает трясти. — Как?! Ты же даже сейчас не понимаешь! Думаешь, я из-за дома психанула? Из-за того, что вы с Алёнкой там что-то решили?
— А из-за чего? — он растерянно провёл рукой по волосам.
— Из-за того, что ты… вы… — она запнулась, подбирая слова. — Блин, да вы меня просто не видите! Вообще! Я как эта… табуретка на кухне. Стоит себе и стоит, чего её спрашивать?
— Какая табуретка? — он шагнул к ней. — Ты что несёшь?
— А сам подумай! — она отступила. — Когда ты в последний раз спрашивал, чего я хочу? Нет, правда — когда?
Он открыл рот. Закрыл.
— Вот-вот, — она невесело усмехнулась. — И знаешь, что самое поганое? Я сама уже забыла, чего хочу. Вообще забыла, что можно чего-то хотеть…
В горле встал ком. Она часто заморгала, отвернулась к окну. Только расплакаться сейчас не хватало.
— Я всё исправлю, — сказал он ей в спину. — Хочешь, отменю всю эту историю с домом?
— Господи, Лёш… — она обхватила себя руками. — При чём тут дом? Я же не о доме говорю. Я о нас. Обо мне. О том, что я больше не хочу быть… быть…
— Кем?
— Приложением к твоей жизни, — она обернулась. — Понимаешь? Я тоже человек. Со своими… ну, не знаю… мыслями там, желаниями… А ты когда последний раз спрашивал, как я? Чего я хочу? О чём мечтаю?
Он молчал, разглядывая свои ботинки.
— Вот и я о том же, — она вздохнула. — Знаешь, я ведь вернусь. Наверное. Только…
— Только что?
— Только той Марины, которая молча со всем соглашалась, больше не будет. Справишься?
Он поднял глаза:
— А если нет?
— Тогда и меня не будет.
В прихожей повисла тишина. Было слышно, как на площадке переговариваются соседи.
— Когда домой? — спросил он наконец.
— Не знаю, — она пожала плечами. — Пока побуду тут. Надо… в себе разобраться.
Он кивнул, взялся за ручку двери. Помедлил.
— Знаешь, я ведь правда не хотел…
— Знаю, — перебила она. — В том-то и дело, что ты вообще не хотел. Ничего не хотел — ни сделать больно, ни сделать хорошо. Просто не думал обо мне. Вот как-то так.
— Мам, а может не надо? — Алёнка сидела на кровати, наблюдая, как Марина складывает вещи в чемодан.
— Надо, доча, — Марина аккуратно свернула свитер. — Две недели в санатории — это то, что мне сейчас нужно.
— Но ты же только вернулась…
Марина присела рядом с дочерью. Да, она вернулась. Через неделю после того разговора у Тамары. Вернулась — и сразу заявила, что едет отдыхать. Одна.
— Алён, — она легонько щёлкнула дочь по носу. — Помнишь, ты в детстве любила собирать пазлы?
— Ну помню, и что?
— Так вот, иногда, чтобы картинка сложилась правильно, нужно отойти подальше. Посмотреть со стороны.
В дверях спальни появился Алексей с кружкой чая:
— Может, довезти тебя?
Раньше она бы ответила: «Да ну что ты, у тебя же работа». Но сейчас…
— Довези, — она улыбнулась. — Заодно посмотришь, куда меня отправляешь.
— Как будто я тебя отправляю, — он хмыкнул. — Ты сама такая… решительная стала.
— Стала? — она покачала головой. — Нет, Лёш. Я всегда такой была. Просто забыла об этом. А теперь вспомнила.
Он помолчал, разглядывая её, будто впервые видел.
— Знаешь, — сказал вдруг, — а ведь тебе идёт.
— Что?
— Вот это всё. Решительность. Самостоятельность. Даже злость немножко идёт.
— Ты что, заболел? — она шутливо потрогала его лоб.
— Не-а, — он перехватил её руку. — Просто… ну… вот раньше ты была как картина на стене. Висит себе, радует глаз. А теперь будто ожила. И знаешь… так даже лучше.
Марина фыркнула:
— Ты ещё скажи, что специально всё это затеял. Чтобы я «ожила».
— Не, я не настолько умный, — он притянул её к себе. — Но я рад, что всё так вышло. Правда.
Она уткнулась носом ему в плечо. От рубашки пахло их стиральным порошком и почему-то весной.
— Мам, пап, — подала голос Алёнка. — А можно я тоже с вами в санаторий? Ну хоть на выходные?
— Нет уж, — Марина высвободилась из объятий мужа. — Эти две недели — только мои. Буду гулять, читать, рисовать… А вы тут без меня справляйтесь.
— А мы справимся? — в голосе дочери прорезалось беспокойство.
— А куда вы денетесь? — Марина подмигнула. — Заодно поймёте, каково это — без мамы-табуретки.
— Какой табуретки? — не поняла Алёнка.
— Неважно, — Марина захлопнула чемодан. — Важно другое: я вернусь через две недели. И, возможно, даже разрешу вам показать мне этот ваш загадочный дом. Но! — она подняла палец. — Решать будем вместе. Все трое. Договорились?
Алёнка часто закивала. Алексей улыбнулся:
— Договорились. А теперь давай собираться, а то на поезд опоздаешь.
Марина оглядела комнату. Здесь всё было по-прежнему: те же занавески, те же фотографии на стенах, тот же вид из окна. Но что-то неуловимо изменилось. Может, она сама? Или они все?
— Знаете что? — сказала она вдруг. — А я ведь даже рада, что всё так вышло. Иногда нужно потерять себя, чтобы найти. Правда, Лёш?
— Угу, — он приобнял её за плечи. — Только больше не теряйся, ладно? Я как-то… привык к новой тебе.
— Новой? — она рассмеялась. — Нет, милый. Просто настоящей.
Лучшие рассказы недели
