— Вы опять не вытерли раковину после ужина, Алина, — тихо, но с металлической ноткой в голосе проговорила Раиса Петровна, стоя в дверях кухни, как тень из старого советского фильма про войну.
Алина медленно обернулась. В одной руке у неё была кружка с недопитым чаем, во второй — телефон, на экране которого зависал чат с коллегой. На часах — 22:47.
— Раиса Петровна, я работаю до восьми, в метро трясусь ещё час, потом готовлю ужин, мою посуду, вытираю всё, что шевелится. Вы хотите, чтобы я полировала раковину зубной щёткой перед сном? — спокойно, но с явной усталостью сказала Алина.
— А что, хорошая мысль, — с сарказмом откликнулась свекровь. — Я своей зубной щёткой в своё время и кафель драила. И ничего, муж носил меня на руках.
— Ага, в переносе ковра с балкона на балкон, — пробормотала Алина, делая глоток чая.
Раиса Петровна это слышала. И проигнорировала. В её мире сарказм — это не стиль общения, а плохое воспитание.
— Ты, Алина, невестка, а не директор банка. И если уж ты в этом доме живёшь, изволь соблюдать распорядок. Всё должно быть по расписанию. Завтрак в восемь, обед в час, ужин в семь. Вещи в шкафу по цвету. Мужа встречать с работы с улыбкой. Платья носить, а не вот это… — она бросила взгляд на свободные спортивные штаны Алины. — Мужчинам важен внешний вид жены. Дмитрий у меня эстет.
Алина, не поднимая глаз от телефона:
— Ну конечно, он же на фоне кастрюль и маминого контроля особенно чувствителен к прекрасному.
Раиса Петровна смерила её взглядом. В её арсенале было два оружия: игнор и пассивная агрессия. Сегодня второе вырвалось вперёд.
— Завтра распечатаю тебе список. Нормальный, человеческий. Как должна себя вести жена в приличной семье. Я этот список ещё в молодости от свекрови получила. Видишь, пригодился. Традиции надо соблюдать, Алина.
— Ага, особенно такие, где женщина должна сдохнуть на кухне, — фыркнула та.
И ушла в спальню. Без скандала, без хлопанья дверью. Просто села на кровать, отключила звук на телефоне и долго смотрела в пустую стену. Там раньше висел её диплом, пока Раиса Петровна не назвала рамку «вульгарной».
Следующий день начался по уже обкатанному сценарию.
— Я тут сделала тебе шпаргалку, Алина, — с напускной лёгкостью сказала свекровь, протягивая лист с пунктами, будто это не манифест абьюза, а рецепт кекса. — Список привычек хорошей жены.
Алина взяла лист. Села. Прочитала вслух:
— «Не пререкаться с мужем. Не повышать голос. Не спорить с матерью мужа. Не носить одежду из синтетики. Убирать волосы в пучок. Стирать бельё отдельно. Ежедневно гладить рубашки мужа. Принимать душ не позже девяти вечера, чтобы не мешать соседям.» — она подняла глаза. — Это вы серьёзно?
— Конечно, серьёзно. Я с этим списком живу уже сорок лет. И, между прочим, не развелась, — гордо заметила Раиса Петровна.
Алина снова посмотрела на бумагу.
— Не удивительно. Муж, видимо, просто сбежал раньше.
— Он умер! — с нажимом сказала свекровь. — Царство ему небесное. И он был доволен мной как женой.
— Ну, я рада, что хоть кто-то был доволен. Кроме электросчётчика.
— Ты хамка, Алина. И если бы не мой сын, я бы давно тебя выгнала.
— А если бы не вы — я бы давно уже съехала, — резко ответила Алина и встала.
В этот момент в кухню вошёл Дмитрий. У него был тот самый взгляд, который появляется у людей, увидевших пролом в лодке, но решивших продолжать весело плыть.
— Что-то случилось? — спросил он, взяв кружку.
— Ничего, милый. Просто у вашей жены другое представление о семейных обязанностях, — сказала Раиса Петровна, устраиваясь на табуретке, как дежурный по счастью.
Алина сжала зубы. Говорить что-то при муже было бессмысленно. Он сделает вид, что не слышит. Он всё делает вид, что не слышит, если это связано с матерью. Даже в прошлый раз, когда она без спросу перебрала шкаф Алины и сложила вещи «по правилам».
Через два дня ситуация дошла до апогея.
Алина пришла с работы уставшая. На диване — её книги в пакете. Сверху записка. Строгий, красивый почерк Раисы Петровны:
«Слишком много сомнительной литературы. Не хочу, чтобы мой сын читал такое. Положила на антресоли. Возьми, если нужно. Раиса.»
Алина подошла к шкафу, достала пакет. Из него выпала её любимая книга по психологии, та самая, с пометками на полях. Открыла наугад — половина страниц помята, кое-где вырваны закладки. Как будто не книга — а досье на диверсанта.
— Раиса Петровна, — голос дрожал, — вы трогали мои вещи?
Свекровь выглянула из кухни. Спокойная, в чистом фартуке.
— Я наводила порядок. Ты не возражаешь?
— А если я полезу в ваши таблетки? Или переберу нижнее бельё? Я же тоже хочу «навести порядок».
— Не дерзи. И не сравнивай своё барахло с моими вещами. В этом доме должен быть порядок. А книги про саморазвитие — это от лени. Я же знаю, как это работает.
Алина медленно подошла ближе. Подняла глаза. И произнесла:
— В этом доме беспорядок не из-за книг. А из-за того, что вы решили, что он ваш.
— Он и есть мой. Я его от мужа получила. Дмитрий вписан в завещание. А ты — временное недоразумение.
— Вы только что назвали меня недоразумением?
— А ты как думаешь? — свекровь чуть вскинула подбородок.
Алина кивнула.
— Тогда ладно. Завтра я съезжаю.
Дмитрий появился в коридоре, будто его кто-то вызвал с той стороны стены.
— Алина, не надо драматизировать…
— Ты лучше скажи, что из этого драматично: жить с мамой, которая составляет списки, или с женой, которая читает книги?
— Она же ничего плохого не хотела…
— А ты чего хочешь, Дим?
Он промолчал.
— Ну вот и всё ясно, — сказала Алина. — Завтра на работе попрошу подругу с машиной. Я соберу вещи. Не беспокойтесь. Я вам мешать больше не буду.
Раиса Петровна хлопнула полотенцем об стол.
— Вот и катись! Подумаешь, гения потеряли!
Алина не ответила. Просто пошла в спальню, взяла чемодан. Села на край кровати.
И впервые за полгода — выдохнула.
— Да ну брось ты, Лин! Это не трагедия, — сказала в трубку Лера, подруга Алины, хозяйка старенькой «Киа», громкой музыки и трёх разводов.
— Я не говорю, что трагедия. Я говорю, что меня вынесли из квартиры, где я числюсь женой. А по факту — кем? — Алина сидела в кафе у метро с бумажным стаканом кофе и чемоданом рядом. Было ощущение, что она улетает в Стамбул, а не просто съезжает от мужа. Только билета нет.
— Кем-кем… бабой с характером, — фыркнула Лера. — Ты бы, наоборот, радовалась. Пожила у мужа, увидела, с кем делить трусы нельзя — и сбежала. В сорочке родилась.
— Угу, только в этой сорочке, походу, дыры с кулак. — Алина отпила кофе, обожглась, поморщилась. — Я ж наивная была. Думала, поженимся, снимем квартиру, а потом как-то сами… А он: «Зачем платить, когда у мамы три комнаты?» Мда. Комнаты у мамы. Ключи у мамы. Жена — под расписку.
— Ну так ты прописана у него? Или как?
— Неа. Свекровь тогда сказала: «Пока не родишь — прописывать смысла нет». Дмитрий кивнул, как собачка в машине. А я… я тогда просто влюблённая была. — Алина нервно рассмеялась. — Боже, ну дура же.
— Прям как я с первым мужем. Я вообще у его бабки жила. Та ещё волчица была, кстати. Пока не прокляла меня и не умерла. В общем, если хочешь, у меня комната есть. У сына. Он сейчас в Питере у бабушки. До конца месяца — свободно.
— Лер… спасибо. Только я, наверное, сначала к Марине. На пару ночей. Не хочу сразу на хвост кому-то садиться. Пусть даже и любимой ведьме вроде тебя.
— Как хочешь. Но если что — звони. И чтоб я больше не слышала ни одного слова про то, какая ты одинокая, никому не нужная и несчастная. Ты не несчастная. Ты — уцелевшая. Я горжусь, что ты с неё съехала.
Алина кивнула, хоть Лера её не видела. Потом взяла чемодан, выдохнула и отправилась к подруге Марине. Времени на самоанализ не было. Надо было жить.
На следующий день ей позвонил Дмитрий. С номера, который она ещё не успела заблокировать.
— Привет, — голос у него был тихий, будто он боялся, что даже его мысли услышит мать. — Ты в порядке?
— Уже да. Спала как убитая. Никто не заглядывал ночью, не спрашивал, включила ли я вытяжку и не слишком ли сильно натёрла раковину содой.
— Лин, ну не начинай…
— Я уже закончила, Дим. Меня больше нет в вашем семейном домике с трёхступенчатым контролем. Можешь вычеркнуть из списка.
— Я не хочу вычёркивать. Просто… ты ушла слишком резко. Мама…
— Вот именно, мама. Сначала она перечитывала мои книги, потом делала списки, а теперь, видимо, ты хочешь, чтобы я ещё и извинилась?
— Нет, нет, прости. Я… я просто не умею так вот — резко. Я думал, всё как-то само утрясётся…
— Оно и утряслось. Я вышла. И не вернусь, Дим. Я тебя люблю, но я себя тоже люблю. И когда женщина живёт в страхе, что её зубная щётка в шкафу — под наблюдением, это не любовь. Это тюремный эксперимент.
На том конце замолчали. Долго. Алина уже хотела бросить трубку, когда он вдруг сказал:
— Я не знаю, как правильно. Я просто не хочу тебя терять. Мама… она хорошая. Просто у неё такой способ заботы.
— Хороший способ — это когда человек даёт тебе чай, а не капает яд в ухо каждое утро. Твоя мама хочет себе невестку по ГОСТу, а я — человек с вкусами, книгами и теми самыми штанами, которые она ненавидит. Ты определись, Дим. Я не запрещаю тебе любить маму. Но если у нас брак — он не может быть втроём.
Он ничего не ответил. Только вздохнул. И отключился.
Через три дня Алине позвонили из управляющей компании.
— Алло, это Алина Сергеевна?
— Да, это я.
— Уточните, пожалуйста, вы больше не проживаете по адресу проспект Мира, дом 7?
— Всё верно. Я съехала.
— Понял. Просто Раиса Петровна подала заявку на замену ключей от подъезда и указала, что вы утратили статус проживающего. Хотел уточнить, вы добровольно?
Алина рассмеялась. Громко. Не потому, что было смешно, а потому что иначе — сорвётся.
— Да, добровольно. Совершенно добровольно. Даже с песней.
Марина принимала её как родную. Накормила, уложила, дала полотенце, зубную пасту и даже вареник с картошкой. Через два дня они с Лерой организовали «вечер женской свободы» — с вином, сериалом и обсуждением мужей, от которых стоило сбежать на год раньше.
На третий день Алина записалась на консультацию к юристу. Чтобы, на всякий случай, понимать, какие у неё есть права. Пусть даже прописки у неё нет. Юрист оказался деловитый, чёткий, без соплей:
— Формально, если вы не прописаны, то и на жилплощадь претендовать не можете. Но если в браке, и есть доказательства совместного ведения хозяйства, покупки, вы можете подать на раздел имущества или, как минимум, компенсацию. Но это надо смотреть документы.
— А если я не хочу денег? Я просто хочу, чтобы они не могли контролировать мою жизнь.
— Тогда вам просто надо развестись. И всё. Свободны.
Алина кивнула. Развод. Слово неприятное. Но в этом контексте — почти как спасение.
Вечером, когда она сидела у Марины с бокалом красного и ноутбуком, раздался звонок в дверь.
— Ты кого ждёшь? — удивилась Марина.
— Никого, — пожала плечами Алина.
На пороге стоял Дмитрий. С букетом роз, взглядом побитого пса и пластиковой папкой в руках.
— Привет. Я… принёс документы. На развод.
Алина остолбенела.
— Что?
— Я понял. Ты была права. Если я не могу быть мужем вне маминой тени — то не могу быть мужем вообще. Это твоя свобода. И твоя победа. Я не хочу быть для тебя якорем. Поэтому… вот.
Он протянул папку.
— Ты мог бы просто отправить почтой, — хрипло сказала она.
— Хотел в глаза посмотреть. И извиниться.
Она взяла папку. Бумаги были настоящие. Подписи. Печати.
— Спасибо, Дим. Ты не якорь. Просто не научился быть капитаном.
Он кивнул.
— Справедливо. Надеюсь, ты будешь счастлива.
— Я уже почти.
Он повернулся, и ушёл. Без сцены, без слёз. Просто — ушёл.
Алина закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и выдохнула.
— Ну что ж… почти свободна.
Через месяц после того, как Алина подписала бумаги, выданные Дмитрием, она впервые за долгое время проснулась в воскресенье без звонка будильника и без запаха хлорки, которым свекровь обычно начинала утро. Мир за окном был обычный — серый, весенний, капель с крыши, — но внутренне всё изменилось. Было ощущение, будто она не просто вышла из квартиры, а из какой-то параллельной жизни.
На кухне булькала кофемашина, Лера возилась с блинчиками и напевала что-то из девяностых.
— У тебя свидание? — спросила Алина, присаживаясь на табурет.
— Ага. С мужиком, который умеет сам стирать носки. Ты такое себе вообще можешь представить?
— С трудом. У меня после Раисы Петровны ПТСР. Я теперь даже пылесос выключаю по инструкции — чтобы в суде не придрались.
— Кстати о суде. Ты же говорила, что бумаги пришли, а развода всё нет?
Алина пожала плечами:
— Он исчез. Как в кино. Отдал документы и растворился. Ни звонков, ни сообщений. Раиса Петровна, подозреваю, в это время молится, чтобы он женился на библиотекарше или ком-то с соответствующим моральным обликом.
— Может, он просто переживает? Или уехал?
— Уехал — в родовую утробу. Раиса Петровна снова рулит.
Лера усмехнулась, швырнула блин на тарелку и кивнула в сторону окна:
— Так иди добей уже. Развод — это как прыжок с парашютом. Лучше самой дернуть кольцо, чем ждать, когда тебя столкнут.
Алина пришла в МФЦ с намерением поставить точку. Очередь, скучные объявления про масочный режим, вздохи пенсионеров — всё как в жизни. Окно №14, девушка в голубом жилете с замазанными татуировками на запястьях.
— Развод, — спокойно сказала Алина.
— Добровольный?
— Ну… да, теперь уже да.
Девушка проверила по базе, кивнула:
— Сторона номер два — ваш супруг — не явился на подписание в течение тридцати дней. Документы считаются неактуальными. Хотите подать повторно?
Алина моргнула:
— Он же сам принёс. С печатями. Подписи!
— Видимо, не донёс до конца. Возможно, не сдал. Это не считается юридическим действием, если заявление не оформлено должным образом. Хотите подать ещё раз?
Алина хотела выругаться. Сильно. Матерно. По-человечески. Но просто выдохнула:
— Подаю.
На выходе из МФЦ она столкнулась с Раисой Петровной. Та была в классическом пальто цвета «сырой бетон», с надутыми губами и папкой под мышкой. Лицо — как на поминках, только никто не умер.
— Ну, здравствуй, Алина, — холодно сказала свекровь. — Или уже не Алина? Может, вы теперь как-то иначе себя называете? В духе «свободной женщины»?
— Можно просто «бывшая невестка». Хотя и этого скоро не будет.
Раиса Петровна смерила её взглядом, в котором было всё: обида, презрение, усталость.
— Мне казалось, ты умная. А ты всего лишь самоуверенная. Такие не строят семьи. Они бегают по съёмным углам, обвиняя всех вокруг, кроме себя.
— Я бы с удовольствием взяла вину на себя. Если бы у меня был шанс хоть раз сделать выбор самой. А то каждый шаг — как под прицелом. Даже тапочки вы выбирали для меня.
— Потому что у тебя вкус как у продавщицы с рынка!
— А у вас — как у коменданта тюрьмы. Так что счёт равный.
Раиса Петровна подошла ближе. Тон понизился до шипения:
— Ты думаешь, он тебя забудет? Ошибаешься. Дмитрий страдает. Он не ест, не спит…
— Может, и похудеет наконец, — с усмешкой вставила Алина. — Вы заодно и вторую цель выполните — избавитесь от его живота.
— Ты мерзкая.
— Я — живая. И, кстати, разведённая. Почти.
Раиса Петровна резко развернулась и ушла прочь, в своём идеальном пальто и туфлях без пятен. Как будто её только что вытащили из каталога «Женщина, которая всё ещё надеется».
Алина смотрела ей вслед с какой-то усталой жалостью. В этой женщине столько боли, закрученной в узел из контроля, морали и гигиенических салфеток.
Развод состоялся через месяц. Спокойно, по расписанию. Без слёз, без истерик. Дмитрий пришёл, выглядел постаревшим, похудевшим, но всё ещё — молчаливым.
После подписей он задержался у выхода.
— Ты не хочешь поужинать потом? — спросил он тихо.
Алина посмотрела на него. Внутри не дрогнуло ничего. Ни памяти, ни желания, ни обиды.
— Не хочу, Дим. У меня встреча с риелтором. Снимаю себе угол. Сама. И знаешь что? Это — счастье.
Он кивнул. Улыбнулся как-то горько, но без злобы. И ушёл.
Через неделю Алина стояла на балконе своей новой квартиры. Маленькой, студийной, с безумными обоями и крошечной плитой. Но своей. Без «маминой тени», без запретов, без тупого ощущения, что она — гость в чьей-то жизни.
Лера пришла в гости с вином и пиццей.
— Ну, хозяйка, покажешь хоромы?
— Заходи. Тут у меня кухня, тут — спальня, а тут — независимость и неприкосновенность частной жизни.
— Боже, ты сделала это. Ты выжила после Раисы Петровны.
— Почти. Иногда мне снится, как она подходит к раковине и говорит: «Здесь мыло не положено!» — Алина прыснула.
— Главное — чтобы не снилось, как ты возвращаешься.
— Никогда. Если вернусь — бей током.
Они рассмеялись.
Алина подняла бокал и произнесла тост:
— За женщин, которые ушли. И за тех, кто ещё на подходе.
И выпила. До дна.
Конец.
