Мария влетела в подъезд, как шторм с Черноморского побережья. В одной руке — пакет с продуктами, во второй — два каблука, которые окончательно отказались служить ей ещё на перекрёстке у «Пятёрочки». Глянцевый журнал с кривой фотосессией лежал в сумке, рядом с пачкой творога и какой-то несчастной редиской.
Она пнула ногой дверь квартиры — всё равно замок заедал — и громко крикнула:
— Алексей! Ты где?
Квартира молчала. Как будто муж испарился, а вместе с ним — и остатки её терпения.
— Алексей! — уже в тональности пожарной сирены заорала она, бросив пакет на пол. — Где машина?!
На парковке, где стояла её красненькая «Киа Рио», зияла пустота. Там была её маленькая радость, её гордость, на которую она откладывала два года, отказывая себе в отпусках, шмотках и маникюре.
Из комнаты вышел Алексей. В футболке с какими-то вяленькими динозаврами, с чашкой чая и выражением лица, как у кота, которого застали на кухне, когда он лапой тянется к селёдке.
— Маруся, только не паникуй… — начал он, осторожно отпивая чай.
— Где. Машина? — медленно, через зубы, спросила она, глядя на него так, как будто сейчас он загорится сам по себе.
— Ну… — Алексей почесал затылок. — Дмитрию надо было срочно в Одинцово. У него что-то с телефоном, да и на работу опаздывал. Я ему дал ключи. Он аккуратно. Только на денёк.
— Ты дал мою машину своему брату?! — голос Марии перешёл в ультразвук. — Мо-ю?! Которую я копила, как дура, два года? Твоему брату, у которого прав меньше, чем у моего маникюрного набора?
Алексей поставил чашку на подоконник, вздохнул и развёл руками:
— Ну не пешком же ему было идти. Родной же человек…
— Родной? Ему? А мне ты кто, Алексей? Твой паспорт до сих пор у меня в ящике, если ты забыл! Или уже нет?
Она села прямо на обувную тумбу. Сердце колотилось так, что было слышно даже через спортивный топ.
— Он поцарапал её, да? — спросила она тише, почти шепотом.
— Маруся… ну чуть-чуть…
— Где?!
Алексей достал телефон, нашёл фото и показал. На левом крыле красовалась царапина длиной с полруки. А рядом — довольная рожа Дмитрия с жестом «всё окей».
— Всё. Ты спишь сегодня на коврике. А с завтрашнего дня — ищешь адвоката.
— Да ты чего, Марусь… — Алексей вдруг сел рядом, начал мяться. — Я же не хотел. Просто он так умолял, сказал, что аккуратно. Я думал, ты поймёшь…
— Ты думал? Это новость. Обычно ты не думаешь, ты просто делаешь, а потом разводишь руками, как сейчас.
Мария резко встала и пошла в комнату. По дороге чуть не споткнулась о его гантелю, которую он уже два месяца как собирался «убрать в кладовку».
— Маруся, я починю! — закричал он ей в спину. — Всё оплачу! Даже лучше сделают!
Она обернулась. В её взгляде была такая смесь боли и ярости, что даже кот Барсик, наблюдавший с дивана, сжался в комочек.
— Это не про крыло, Лёша. Это про тебя. Про то, что ты даже не спросил. Опять. Ты с братом свои игрушки делишь, а я потом разбираю осколки.
— Ну он же мой брат… — пробормотал Алексей.
— А я — кто? Уборщица ваших последствий?
Она пошла в спальню и с силой захлопнула дверь.
На следующий день, когда она вышла во двор, Дмитрий уже стоял у машины, жевал жвачку и фотографировал царапину с комментариями вроде: «Да вообще ерунда, даже тряпочкой можно стереть». Увидев Марию, он улыбнулся.
— О, привет, Маш! Да я аккуратно, там просто забор у соседа какой-то… колючий. Ты не переживай, я на СТО заеду как-нибудь. Лёха говорил, ты не в настроении, но ты не кипятись, всё нормально.
— Дмитрий, — Мария смотрела на него так, будто сейчас пробьёт капот взглядом, — ты не в цирке. И не в TikTok. Если я ещё раз увижу тебя рядом с моей машиной, я вызову участкового. С протоколом, экспертизой и штрафом. Ты меня понял?
— О, ну ты прямо как следователь… — фыркнул он. — Только я, если что, ничего не нарушал. Мне брат разрешил.
— Брат тебе разрешил? — она сделала шаг ближе. — А мой муж разрешит мне тебя укусить за ухо, если я сильно попрошу?
— Да что ты завелась-то так! — Дмитрий отступил. — Обычная царапина. Я ж не нарочно.
— Нарочно — это когда думаешь. А ты — не думал. А теперь убирайся отсюда.
Она развернулась и пошла обратно в дом.
Вечером Алексей снова пытался поговорить.
— Марусь, ну мы же семья. Ну не бросай меня из-за этого. Я дурак, да, но ты же меня знаешь. Я исправлюсь. Я поговорю с ним, я даже… продам свой ноут, если хочешь. Новый бампер купим!
Мария сидела на диване, скрестив руки.
— Ты не понимаешь. Это не про бампер. Это про то, что я — всегда в списке «потом». Брат, мама, друг Сашка с дачей, работа — всё у тебя важнее. А я… просто подставка под твои ошибки.
Он замолчал. Даже сел чуть дальше, будто от жара её слов обжёгся.
— Завтра я подаю на развод, — спокойно сказала она. — Хочешь — сопротивляйся. Хочешь — подписывай. Но в этой квартире ты уже гость.
— Но мы же любили друг друга…
— Да. А потом ты полюбил удобство.
Алексей ночевал на диване. Сначала пытался найти плед, потом — подушку, потом — себя. В полчетвёртого утра он открыл холодильник, съел остатки салата «Цезарь» Марии, громко чавкая, как назло. От этого чувствовал себя ещё более виноватым. Не то чтобы «Цезарь» был её кулинарным шедевром, просто он был её, и теперь он его тоже испортил.
Мария в спальне не спала. Она лежала с открытыми глазами, слушала, как он скребёт ложкой по миске, и думала, что даже холодильник, похоже, жалеет её больше, чем муж.
— Надо было выходить за Игоря, — пробормотала она вслух, хотя Игорь давно обзавёлся двумя детьми и женой-финансисткой с лицом, как будто она постоянно нюхает горчицу.
Утром Алексей собрался уходить на работу. Тихо, почти на цыпочках. Но, как назло, уронил ключи.
— Хорошая у тебя работа, — с иронией сказала Мария, выходя на кухню в халате. — Только вот брак твой — в аварийном состоянии.
— Я отремонтирую, Маруся, — попытался улыбнуться он.
— У нас не подъезд. Тут кирпичами не закроешь.
Он ушёл, а она села за ноутбук. Поискала адвоката. Потом посмотрела, сколько стоят услуги оценщика ущерба. А потом — наткнулась на форум:
«Муж отдал мою машину родственнику без моего согласия. Что делать?»
Там было всё: советы подать в суд, продать авто, развестись и даже отправить обоих — мужа и его брата — в Таиланд на односторонний билет.
Но особенно ей запомнился комментарий: «Если мужчина ставит тебя после своего брата — не жена ты ему, а временный жилец».
Она закрыла ноутбук и тихо сказала себе:
— Ну, значит, временный жилец.
На следующий день пришёл Дмитрий. Без стука. В тапках. В спортивных штанах с вытянутыми коленями и пакетом из «Магнита».
— Маш, ну чё ты психуешь? Я же извинился, — сказал он, как будто разговор был на кухне общаги, а не в квартире, где люди разводятся.
— Дмитрий, — спокойно, но твёрдо начала она. — Я тебя сюда не звала. Иди обратно в своё Одинцово или в ту дыру, откуда ты вылез.
— Ты вообще в своём уме? — он уселся на табурет, распечатывая пластиковую банку с селёдкой. — Лёха из-за тебя по ночам не спит. Ты знаешь, как он переживает?
— Переживает? Он? — она усмехнулась. — Его совесть, как твои тормоза — с пробегом и неисправностями.
— Да ладно тебе. Ну оступился парень. Ты ж знаешь, он мягкий, добрый. Ты его не знаешь, что ли?
— Вот именно. Я его знала. До этого момента.
Дмитрий потянулся за хлебом, но она быстро встала и закрыла пакет.
— Ешь у себя дома. Здесь ты не гость, а нарушение санитарных норм.
— Да ну тебя, Маш, — он встал, обиделся, будто его из песочницы выгнали. — Вот поэтому у вас у всех и не клеится. Всё вам — контроль, порядок, ответственность. А жизнь — она не по чек-листу.
— Нет, жизнь как раз по чек-листу. Просто ты никогда не вчитывался.
Он ушёл, хлопнув дверью. Оставил после себя запах селёдки, раздражения и бессмысленного братского авторитета.
Вечером Мария вышла на улицу. На лавочке у подъезда сидела Валентина Петровна, их соседка с четвёртого этажа, с вечной сигаретой и комментарием ко всему.
— Ну что, развелась, что ли? — с любопытством прищурилась она, выпуская дым кольцами.
— Пока нет, — сдержанно ответила Мария. — Но в процессе.
— Правильно. Эти мужики — они как табуретки. Стоят, пока не сломаются. А когда сломаются — на помойку их. Чего мучиться.
— Он же не табуретка. Он… был близким человеком.
— Был — ключевое слово. У меня муж в 78-м чайник облил кипятком. Я и то не развелась. Но если бы машину поцарапал — убила бы.
Мария впервые за день рассмеялась.
— А машина старая была?
— Новенькая! «Москвич-412»! Тогда таких по пальцам!
— Тогда да. Тогда понятно.
— Не ведись ты на это «он переживает». Они переживают, когда пельмени заканчиваются. А всё остальное — это спектакль.
Мария кивнула. Ей хотелось, чтобы кто-то наконец сказал: ты не сумасшедшая. И Валентина Петровна, с запахом «Беломора» и простыми словами, подошла ближе всех.
Когда Алексей вернулся домой, Мария сидела за столом. На столе — документы на развод. Он зашёл, увидел папку и замер.
— Ты правда это делаешь?
— Я — делаю. Ты — когда-нибудь начнёшь?
Он сел напротив. Смотрел на неё, как будто впервые за долгое время. Без защиты, без шуточек, без «ну подумаешь».
— Я люблю тебя, Маруся. Я правда дурак. Но ты… ты всегда сильнее была. Я думал, тебе всё можно — даже мои ошибки. А ты, оказывается, не железная.
— Не железная, — тихо сказала она. — Просто надоело быть той, кого не спрашивают. Только ставят перед фактом.
Он протянул руку, но она не взяла.
— Я могу попробовать всё исправить. Поговорить с ним, вообще вычеркнуть из жизни, если хочешь.
— Поздно. Слишком поздно ты вспомнил, что я — не приложение к тебе и твоей семье.
Он посмотрел на бумаги. Потом — на неё.
— А если я отдам тебе свою долю в квартире?
Мария прищурилась.
— За что?
— За шанс. Один. Последний.
Она долго молчала. Потом сказала:
— Это будет не шанс. Это будет жест отчаяния. Но… может быть, я подпишу, если ты уйдёшь.
Он встал, взял куртку и ключи.
— Я пойду. Но вернусь. Если ты позовёшь.
Мария закрыла за ним дверь и села на пол. Кот Барсик подошёл, потёрся о её ногу и сел рядом. Она погладила его и прошептала:
— Вот ты — никогда не сдаёшь ключи чужим.
Прошло три недели.
Мария, как ни странно, не ощущала ни одиночества, ни облегчения. В квартире стало тише. Даже слишком. Барсик, как сговорившись, стал ходить медленно, мурлыкал только в половину голоса, и не орал по утрам, как раньше. Видимо, кот почувствовал — орать сейчас бесполезно, здесь все уже друг другу всё наговорили.
Алексей съехал. Сначала в съёмную, потом — к матери. Откуда уже раздалось: — Машенька, ну ты, конечно, права, но разве можно сразу на развод… Мария молча бросила трубку. Когда тебе сначала отдают машину брату, а потом и свою долю в браке — эмоции экономишь.
Хотел быть героем — получи грамоту из ЗАГСа.
Папка с документами лежала в ящике. Подписанные с её стороны, не подписанные — с его. Он медлил. Видимо, надеялся. Или боялся. Или просто не хотел снова встречаться глазами.
В одиннадцать утра в субботу Мария шла к нотариусу. Планировала подписать всё окончательно. Была сосредоточенной, даже спокойной. До тех пор, пока не увидела знакомую лысеющую голову у входа.
Алексей. С цветами. В сером пальто, будто одолжил у соседа постарше.
— Ты серьёзно? — Мария остановилась, не веря глазам.
— Серьёзно, — кивнул он. — Только не то, что ты подумала. Цветы — не для тебя.
— Это прекрасно. У нотариуса с вазами всегда была проблема.
— Маш, можно просто… пять минут. Не как к мужу. Как к человеку.
Она посмотрела на него. Пять минут не убьют. А может, наоборот — прикончат всё до конца.
— Говори.
Он вздохнул, начал скомканно, путано:
— Я думал, что сделал ошибку. Потом понял — это не ошибка. Это диагноз. Я всю жизнь прикрываю брата. Всю жизнь делаю вид, что он просто не разобрался, устал, попал в сложную ситуацию. А ты — одна из немногих, кто сразу поняла: он не дурак. Он просто плевать хотел на всех. А я — идиот, потому что всю жизнь его защищал. А не тебя.
Мария молчала.
— Я поговорил с ним. Мы больше не общаемся. Я сказал ему, что он мне не брат. Не потому, что он поцарапал твою машину, а потому что он поцарапал меня. То, кем я был с тобой.
— Прозрел?
— Очнулся.
Он достал из кармана документы. Подписанные. С его стороны. Перевод доли квартиры на неё.
— Без условий. Без надежды. Просто потому, что я должен это сделать.
Мария взяла бумаги. Молча. Руки чуть дрожали.
— Спасибо, — сказала она, наконец. — Не знаю, как это трактовать. Как прощание, как жест… или как вялую попытку.
— Как угодно. Я не претендую. Я просто понял, что если когда-нибудь у меня спросят: «что ты сделал правильно в жизни?» — я хочу ответить: отдал квартиру женщине, которую по-настоящему любил.
Она села на лавочку рядом с подъездом нотариальной конторы. Смотрела на цветы в его руках.
— Ты правда не мне?
— Правда. Сестре нотариуса. У неё день рождения. Я через знакомых узнал. Хотел не с пустыми руками.
— Прям фильм. Только без хеппи-энда.
— Или с другим концом, — пожал он плечами.
Она встала.
— Я пока не знаю, что делать с этими бумагами. Или с этой свободой. Или с тобой. Но за правду — спасибо.
Он кивнул. Они разошлись. Без поцелуев. Без сцены. Без обещаний. Просто — ушли в разные стороны. Хотя оба знали, что маршрут ещё может поменяться.
Вечером Мария сидела на балконе с бокалом красного вина. Смотрела на припаркованные машины во дворе. Её стояла идеально — прямо и гордо, как будто говорила: Я — твоя, только твоя. Никому больше не отдамся.
Она впервые за долгое время чувствовала, что снова себе принадлежит. Даже если завтра будет трудно, даже если придётся начинать с нуля. Она хотя бы знала, что больше никто не заберёт у неё руль без разрешения.
А Барсик улёгся у ног и фыркнул, как будто сказал:
— Ну что, хозяйка, теперь только вперёд?
Мария улыбнулась.
— Да, кот. Вперёд. Но уже одна. Пока одна.
Финал.
