Мария Николаевна села, выпрямилась как по струнке и заговорила с нарочитой важностью:
— Так вот. У нас в Подольске осталась квартира. После смерти твоего дяди. Я оформила её на себя. И хотела бы — если ты не против — переписать её на тебя. Но! Только при одном условии.
— Каком? — мрачно спросила Анна.
— Чтобы ты — разошёлся с этой женщиной.
Тишина в кухне стояла такая, что было слышно, как часы тикают с иронией.
— Мама, ты что… с ума сошла? — потрясённо выговорил Сергей.
— Нет, я абсолютно в своём уме. Я не хочу, чтобы моё имущество доставалось тому, кто не ценит ни семью, ни труд.
Анна засмеялась. Горько.
— То есть вы, выходит, за квартиру — с детьми торгуете?
— А ты не лезь! — рявкнула Мария Николаевна. — Я к тебе вообще никакого отношения иметь не хочу!
— Отлично, — голос Анны стал ледяным. — Тогда давайте про «отношение» уточним: эта квартира, в которой вы сейчас сидите — моя. А точнее, моя и моего брата. Сергей здесь — просто прописан. Так что если вы хотите раздавать имущество и условия ставить — ставьте их у себя в Подольске. С молью и плесенью. А здесь — у вас нет ни слова.
Мария Николаевна побледнела.
Анна подошла к двери и широко её распахнула.
— Нет. Это реальность.
Сергей стоял, как вкопанный. Он смотрел то на мать, то на жену. И впервые за много лет — молчал.
— Идёшь со мной? — крикнула мать.
— Мама… нет, — выдохнул он. — Я остаюсь.
Она вышла, оставив после себя запах духов и капустного рассола.
Анна села за стол и опустила голову в руки.
— Вот это утро… — пробормотала она. — А я ведь даже кофе не допила…
В следующую секунду на пороге показался высокий мужчина с дорожной сумкой и хитрой ухмылкой.
— А кто тут у нас снова разруливает семейные скандалы в одиночку?.. — с усмешкой произнёс он. — Здравствуй, сестра.
Анна подняла голову. Глаза её загорелись.
— Дима… ты приехал?..
— О да. И вовремя, как всегда. Уж больно у вас тут… весело.
На кухне пахло недопитым кофе, капустной драмой и чем-то родным, давно забытым. Дима, всё такой же высокий, с вечно мятой майкой и взглядом школьного отличника, который по пьяни списал контрольную у двоечника, стоял на пороге. Улыбка — в пол-лица. За плечами — сумка, в глазах — азарт.
— Ты вовремя, — сказала Анна и присела обратно на табурет, будто снова стала девчонкой.
— Я знаю. Я же не просто брат, я как пожарный. Меня вызывают, когда горит. Только не дом — мозги.
— А я сам приехал. Сергею написал, тот слил всё с потрохами. Сказал: «Хоть кто-то пусть с ней поговорит». Я подумал, раз муж в кусты, то брат в атаку.
— Ну спасибо, теперь я окончательно чувствую себя проблемой.
— Не проблема, а гордость семьи, — Дима подошёл и обнял её. — Даже мама с тобой не спорит, она просто тебя тихо боится.
— Ага. Особенно после сегодняшнего.
Анна коротко рассказала всё, что произошло: про «наследство с прицепом», про плесень и манифест свекрови. Дима слушал молча, с тем выражением лица, с каким хирурги смотрят на гангрену: с сочувствием и холодной решимостью.
— Значит, она всерьёз считает, что может отдать квартиру сыну, если тот разведётся?
— Да. И с таким выражением лица, как будто подписывает приговор. Или завещание. Или оба сразу.
— Стоял, молчал. Потом выбрал меня. Но не то чтобы с радостью. Скорее, с тоской. Знаешь, как будто ему надо было выбрать между заплесневелыми огурцами и недожаренной котлетой. А вкусного ничего не предложили.
Дима вздохнул, достал из сумки бутылку вина.
— Это на вечер. А на утро — у меня вопрос: ты серьёзно хочешь, чтобы она продолжала ходить сюда, как на дежурство?
— Конечно, нет. Но она — его мать.
— А ты — человек. А ещё у тебя есть брат. Так вот, я тут надолго.
Анна посмотрела на него с недоверием.
— Отпуск. И тётка, которой пора напомнить, что у этого дома есть не только входная дверь, но и выход.
