На следующее утро Мария Николаевна появилась в новом плаще — как разведчица, вернувшаяся на вражескую территорию.
— О, а это что за новый ухажёр? — с прищуром посмотрела она на Диму.
— А это тот, кто и в отличие от вас, имеет долю в этой квартире, — добродушно ответил он, — И не пытается манипулировать семьёй, прикрываясь вареньем.
— Слышь ты, долговязый. Я, между прочим, мать!
— Да хоть бабушка Снежная. Закон один. Квартира — Аннина и моя. А вы, Мария Николаевна, гость. Ведите себя, как гость. Или выход там, где вход.
Анна наблюдала, как мать её мужа впервые за всё время побледнела не от обиды, а от злости. Губы её задрожали, как желе на празднике, где никто не ел десерта.
— Сергей знает, что ты так со мной разговариваешь?
— Конечно. Я даже распечатку ему передам. С видео. Можем на память оставить.
— Ты кто такой вообще?! Ты в нашей семье никто!
Дима подошёл ближе. Спокойно, не повышая голоса.
— Я — тот, кто был рядом, когда Анна ночами рыдала после ваших «мудрых советов». Кто помогал ей с ипотекой, когда ваш сын забыл пин-код от карты. Кто отвозил их в роддом, потому что Сергей опять «работал». Я — её семья. Настоящая.
Анна покраснела и отвернулась. Слишком многое всплыло.
— Вы все с ума посходили, — прошипела Мария Николаевна, схватила сумку, — А ты, Сергей! — рявкнула она, повернувшись к нему, — Ты вообще мужчина? Или…
— Мама, хватит, — тихо сказал Сергей. — Всё, хватит. Дима прав. Ты перегибаешь.
— Я перегибаю?! Это я перегибаю?! Я тебя растила одна! Ты у меня на шее сидел, как камень, а теперь ты защищаешь ЭТО?!
— Это — твоя невестка. И мать твоего внука. Если уж на то пошло.
Мария Николаевна посмотрела на всех троих, как на заговорщиков. Глаза сверкали, руки дрожали. Она была как человек, который держал крепость двадцать лет, а теперь понял, что внутри давно живут другие.
— Ладно, — сказала она наконец, медленно и глухо. — Хорошо. Я ухожу. Но запомните: потом не прибегайте ко мне, когда у вас всё рухнет.
— Не переживай, — сказал Дима с ухмылкой. — Мы рухнем в Подольске, в твоей квартире. Если разрешишь, конечно.
Она ушла. Сумка стучала о ступеньки, как барабан отступающей армии.
Сергей сел в кресло, будто его кто-то сбил.
— Вы оба — ненормальные, — выдохнул он.
— А ты — бесхребетный, — отрезал Дима.
— Пойду, конечно. Но не раньше, чем мы с Анной поговорим без тебя. У вас тут накопилось.
Анна стояла у окна. Внешне спокойная, внутри — будто лопнула труба на пятьдесят атмосферах.
— Ну что, сестра, — сказал Дима, подходя ближе. — Пора разбираться. Пока она ушла, а он не передумал.
— А если он передумает?
— Тогда ты узнаешь, что бывает, когда родные тебя не только любят — но и защищают.
Сергей стоял у раковины и тер чашку. Уже третий раз. Пена давно ушла, но он продолжал тереть, как будто пытался выскрести не грязь, а собственное безволие.
Анна молча нарезала помидоры. Острым ножом. Без спешки, с точностью хирурга. Каждый срез был как аргумент: хлёсткий, тонкий, неизбежный.
Дима сидел за столом, откинувшись на спинку стула и жевал яблоко, как зритель в первом ряду. Он понимал, что финал близок. А быть свидетелем чужого крушения — это, конечно, гадко, но чертовски занимательно.
— Значит, ты всё-таки решил сдать, — бросила Анна, даже не глядя на мужа.
— Я ничего не сдавал, — пробурчал тот. — Просто… это всё зашло слишком далеко.
— Серьёзно? Вот так «просто»? Ты стоял в углу, пока она пыталась устроить мне вынос тела! А теперь «слишком далеко»? Ты бы хоть маршрут уточнил — куда мы, по-твоему, зашли?
— Ты не хотел войны, — передразнила она. — Прекрасно. А я не хотела быть разведённой тряпкой в тридцать с хвостом, без мужской поддержки и с матерью, которая считает меня чужой в собственной квартире. Но вот мы и здесь. Добро пожаловать!
Сергей сжал пальцами край раковины, будто хотел вдавить металл. Глаза налились тревогой. Или злостью. Или страхом.
