Одними глазами даю понять: я так просто это дело не оставлю.
Возвращаюсь к врачам и иду рядом с дочкой, пока ее на носилках переносят. Вокруг суматоха, запах лекарств и стерильность больничных коридоров словно давят на меня.
– Мамочка… – снова слышу ее слабый голос.
– Все хорошо, Лисенок мой… – говорю, крепко держу ее за руку, поддерживаю. В голове туман, словно я плыву в неизвестном пространстве. Не понимаю, как оказалась здесь, в больнице, с дочкой, которую так боюсь потерять.
Дочке делают какие-то анализы, берут кровь, но никто толком ничего не объясняет. А я чувствую, как внутри меня что-то трещит, начинает дрожать тело, и я снова набираю Васю. Его телефон молчит. Я делаю глубокий вдох и звоню свекрови.
Долгие гудки. Ожидание, которое кажется вечностью. Я облокачиваюсь на подоконник и смотрю на улицу, пытаясь не расплакаться. Ветер колышет ветви деревьев, прохожие спешат по своим делам, а я стою здесь, словно в ловушке.
Наконец, слышу голос:
– Тамара Алексеевна, я не могу до Васи дозвониться. Он трубку не берет, – выпаливаю, сжимая телефон так, что пальцы побелели.
– Не берет, значит, неудобно ему сейчас разговаривать! – голос свекрови напряжен и холоден.
Мы с ней всегда были на натянутых отношениях. Есть причины, но я всегда старалась быть доброжелательной, не замечать мелких колкостей, ведь в семейной жизни бывают трудности, и их нужно решать разговором. Но в последнее время она стала невыносимой, особенно после того, как Вася, напившись, случайно проговорился о нашей тайне.
С тех пор Тамара Алексеевна не упускает ни дня, чтобы уколоть меня, высказать свое недовольство. Всё начинается с мелочей, но эти «мелочи» словно капли воды из протекающего крана – капают и капают, стачивая последние нервы.
Прикрываю веки и глубоко выдыхаю. В принципе, с того момента, как свекровь узнала правду, ничего не изменилось.
Она изначально воспринимала меня как соперницу. Я не знаю, почему так. Я пыталась расположить ее к себе, поддерживала, старалась стать не просто женой для ее сына, а кем-то близким, но… что бы я ни делала, всегда находились придирки.
Борщ не так сварен, солянка недосолена, компот не достаточно сладкий. Я пыталась учиться у нее, радовать гостеприимством, но спустя время поняла: что бы я ни делала, я никогда не буду достойна ее Васечки. Просто потому, что не родилась в столице и не принадлежу к интеллигентной семье в седьмом поколении, хотя и ее родословная далека от идеала.
Когда наконец, после множества неудач и отчаяния, родилась Леночка, ситуация лишь ухудшилась. Я думала, что внучка смягчит сердце свекрови, что она будет относиться к ребенку иначе, но после рождения дочери недовольство и недолюбливание только усилились. В последнее время ее негатив зашкаливал.
После того, как Василий проговорился, рассказал…
Я снова выдыхаю, прикрываю глаза и собираюсь с духом, понимая, что сейчас мне нужна сила, чтобы справиться со всем этим.,Все понимаю, но, несмотря на все вышеперечисленное, больше нет у меня человека, которому я могла бы позвонить, чтобы хоть как-то связаться с мужем. Внутри словно пустота — никто не откликнется, никто не придет на помощь.
– Тамара Алексеевна, мы с Леной в больнице! Она упала в садике! – голос Лики звучал на другом конце провода с тревогой, но в ответ – полное равнодушие.
– Все дети падают, – прозвучало сухо и безразлично, – у тебя дочка вообще слишком активная, диагноз даже для этого имеется – гиперактивность, вот.
Я прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Перед мысленным взором словно мелькнула свекровь — с её хмурым лбом и этим привычным словом «умное», которое она всегда старалась применить в самый неподходящий момент. Только вот у Леночки никогда не было никакой гиперактивности, и я знала это точно.
– Если вдруг удастся связаться с Васей, вы передайте ему, что мы в городской первой, Лену на анализы забрали… – сказала я едва слышно, стараясь не выдать дрожь в голосе.
– Хорошо, – прозвучало лаконично и без всякого сочувствия. Свекровь отключилась, оставив меня с горечью и чувством полной одиночества.
Я закрыла глаза, пытаясь удержать слезы. Ни капли поддержки, ни малейшего участия в голосе. Только холод и равнодушие.
Одна. Вот так, в самый трудный и страшный час, я осталась совершенно одна.
Минуты, казалось, растянулись в бесконечность. За окном уже начало темнеть, а я все стояла в коридоре, уткнувшись взглядом в тусклый фонарь, который одиноко освещал дорожку. В этот момент я остро почувствовала, что в моей жизни сейчас есть только одна важная — моя Леночка. Моя маленькая Лисичка, рыжий лучик света в темном мире.
