– Девушка… я вам могу чем-то помочь? – раздаётся голос с явным южным акцентом, но я не могу ответить, лишь бросаю взгляд на мужчину, выхватываю из кошелька купюру и не глядя сурую её водителю.
– Девушка, тут многовато будет… – кричит он мне вслед, но я уже не слышу, вылетаю из машины и бегу к воротам.
Сердце колотится с такой силой, что кажется, сейчас выскочит из груди. Я пытаюсь найти карту-пропуск, руки дрожат, и почти роняю содержимое сумки, но наконец выхватываю её и, не оглядываясь, прорываюсь внутрь.
Взлетаю по лестнице на второй этаж, где находится группа Леночки.
– Я тут… я здесь… – выговариваю, задыхаясь, пытаясь показать, что я рядом, что я уже здесь.,Не помня себя, я прорвалась через калитку в сад и, не разбирая дороги, взлетела на второй этаж, где находилась группа Леночки. – Я тут… я здесь… – выговариваю, задыхаясь от волнения и страха. Вбегаю в комнату и вдруг окаменеваю: моя малышка окружена людьми в медицинской форме. Сердце колотится так громко, что кажется, его слышат все вокруг. Я рвусь к ней, но меня резко останавливает женщина в голубом костюме. Она ловко берет меня за руку и не дает пройти дальше.
– Вы мама? – спрашивает врач с усталым, но внимательным взглядом.
– Да… я… мама… – отвечаю я, голос дрожит от переживаний.
– Распишитесь, – сует мне какую-то бумагу, и я, не глядя, ставлю подпись, словно в тумане.
Дочку укладывают на носилки. Я, наконец, нахожу силы приблизиться и осторожно хватаю ее крохотную ручку своей рукой. Она такая хрупкая и беззащитная.
– Леночка… Лена… мама тут… Я тут, звездочка моя… Лисичка… – шепчу, стараясь придать голосу мягкость и тепло. Глажу ее рыжие волосики, которые немного растрепались. На лбу заметна повязка, туго опоясывающая ее нежную кожу.
– Мамочка… – тихо отвечает малышка, сжав мою руку своими холодными пальчиками.
Сердце разрывается на части, и я пытаюсь дозваться до людей, которые нас окружают.
– Что с ней?! Что с дочкой?! – обращаюсь я ко всем подряд, голос срывается, кажется, что кричу, хотя выходит лишь сдавленный всхлип.
– Успокойтесь, Евгения Ивановна, – слышу знакомый сухой, строгий голос Скворцовой, которая вдруг появляется передо мной, словно тень, – Лена упала и ударилась…
– Упала?! – повторяю, не веря своим ушам.
– Да. Отойдем? – спрашивает она, но сама уже поворачивается и начинает уходить вперед.
Я не могу просто отпустить ситуацию и следую за главной воспитательницей, чувствуя, как тревога сжимает грудь и пульсирует напряжением в каждом позвонке. Мы идем по коридору, и я пытаюсь понять, что произошло.
– Она бегала? Ее случайно толкнули? – перебираю в голове возможные варианты, глядя в серые глаза Скворцовой, которые остаются холодными и неподвижными.
Она лишь качает головой, словно подтверждая, что ничего из этого не было.
– Как вам известно, у нас в группах недавно были установлены камеры, – сообщает она.
Я киваю, но внутри меня растет лишь неопределенность и беспокойство. Ничего не понятно. Почему я стою здесь и разговариваю с ней, вместо того чтобы ехать в больницу с дочкой?
– Я не понимаю, зачем мне эта информация, – наконец произношу вслух свои мысли, не отводя взгляда от Леночки. Ее рыжие волосы моей лисички растрепаны и разбросаны по носилкам, а лицо такое бледное и хрупкое.
– Суть в том, Евгения Ивановна, – вновь холодно выговаривает Скворцова, – что вашу дочь никто не толкал.,– Я не понимаю, зачем мне эта информация, – наконец озвучиваю свои мысли, глядя на Леночку. Рыженькие волосы дочери мягко играют на свету, и в этот момент мне так хочется защитить ее от всего мира.
– Суть в том, Евгения Ивановна, – вновь холодно произносит Скворцова, не отводя взгляда, – что вашу дочь никто не толкал.
– Она оступилась? – спрашиваю, пытаясь найти хоть какую-то логическую причину случившегося.
– Нет. Я посмотрела по камерам. Ваша дочка просто упала. Возможно, потеряла сознание. Об этом вам лучше с врачами переговорить, – ее голос словно ледяной нож, – но предупреждаю: без надлежащих справок, я вас в сад больше не пущу…
Меня будто холодной волной обдает, сердце сжимается. Хочется выплеснуть все, что накопилось, сказать этой чопорной женщине все, что я думаю. Но тоненький голосок моей девочки, едва слышный, останавливает меня.
– Мама… – тихо шепчет она, и в этих двух словах столько доверия и надежды.
– Иду, Лисенок, – отвечаю с улыбкой, стараясь передать ей уверенность. Ловлю взгляд дочери, он такой хрупкий и одновременно сильный, и разворачиваюсь к Скворцовой. Встречаю холодные ледяные глаза воспитательницы и просто киваю.
