Алена посмотрела на Максима, который молча разгружал с отцом машину. Она ждала, что он скажет хоть слово, но он только пожал плечами, будто это не его дело. И тогда она поняла: если она не остановит это сейчас, их дача перестанет быть их.
— Галина Петровна, Юрий Иванович, хватит, — сказала она, шагнув вперед. — Это наша дача. Мы не хотим ни грядок, ни огурцов, ни вашего мангала. Уезжайте.
— Что? — свекровь замерла, держа саженец. — Алена, ты чего, заболела? Мы для вас стараемся.
— Для нас? — Алена повысила голос. — Вы мои клумбы уничтожили, газон раскопали, а теперь еще и огурцы? Это не ваша дача, а наша! Мы ее купили, мы решаем, что тут будет.
— Максим, ты слышал? — Галина Петровна повернулась к сыну. — Твоя жена нас выгоняет!
Максим посмотрел на Алену, потом на мать, и снова отвел взгляд. Алена почувствовала, как сердце сжалось. Она надеялась, что он поддержит, но он молчал.
— Алена права, — наконец выдавил он, но так тихо, что свекровь даже не обернулась.
— Не ожидала я от тебя, Алена, такого, — Галина Петровна бросила саженец на землю. — Мы вам помогаем, а ты, неблагодарная, так с нами? Юра, собирайся, поехали.
Юрий Иванович молча кивнул и побрел к машине. Галина Петровна еще минуту сверлила Алену взглядом, потом повернулась и ушла, бормоча что-то про «современных жен». Алена стояла на крыльце, чувствуя, как дрожат руки. Она сделала то, что должна была, но внутри было пусто.
Когда машина свекров уехала, Максим подошел к ней, но не смотрел в глаза.
— Ален, ты перегнула, — сказал он. — Они же не со зла.
— Не со зла? — Алена повернулась к нему. — Они нашу дачу в свой огород превратили. А ты молчал. Почему я должна все это терпеть?
— Потому что они мои родители, — он повысил голос. — Ты могла просто поговорить, а не кричать.
— Я говорила, — Алена почувствовала, как горло сжимается. — Сто раз. Ты не слушал и они не слушали. Если ты не можешь их остановить, я сама буду.
Максим покачал головой и ушел в дом. Алена осталась на крыльце, глядя на раскопанный газон.
Она как обычно позвонила Ольге, чтобы выговориться.
— Оля, я их выгнала, — сказала она, едва сдерживая слезы. — Максим теперь дуется. Я не знаю, правильно ли сделала.
— Правильно, — отрезала подруга. — Это твоя дача, Ален. Если он не может их утихомирить, ты не обязана быть милашкой. Но с Максимом поговори. Если он и дальше будет маму слушать, вам несладко придется.
Алена знала, что Ольга права, но это не делало ситуацию легче. Вечером Максим уехал в город, сказав, что ему надо «подумать». Алена осталась на даче одна, глядя на свои развороченные клумбы.
Через неделю Галина Петровна позвонила Максиму. Алена слышала, как он говорит: «Мам, я поговорю с ней». Но он не поговорил. Вместо этого он стал реже ездить на дачу, ссылаясь на работу. Алена поняла, что свекры больше не приедут, но это не принесло радости. Она отстояла свою дачу, но потеряла что-то большее — тепло в семье.
Она сидела на веранде, глядя на участок, который теперь был только её. Но без Максима, без его смеха и дурацких шуток, дача казалась пустой. Алена не знала, как вернуть мужа, но знала одно: она больше не позволит никому командовать в её жизни. Даже если это будет стоить ей семьи.
