Она рванула ящик комода, достала свои документы, благо успела их перетащить обратно после вчерашней «уборки».
— Значит так, господа хорошие, — она стиснула зубы. — Квартира моя. Свидетельство — вот оно. Вот. Здесь только я собственник. Ты, Витя, — никто. Мама твоя — тем более.
— Мы… Мы семья, Алена… — попытался вставить он.
— Не надо, — оборвала она. — СЕМЬЯ — это когда есть уважение. Границы. Поддержка. А не когда твоя мать роется в моих трусах, а ты стоишь рядом и глотаешь сопли. Нет у нас семьи. Понял?
Лариса Петровна побелела. Настолько, что даже губы стали сливочного оттенка.
— Ты это сейчас серьёзно? — прошипела она. — Гонишь нас?
— Угу, — кивнула Алена. — На полном серьёзе.
Через пятнадцать минут чемодан был собран. Лариса Петровна суетилась, металась, что-то бормотала под нос, Виктор ходил за ней хвостом, то помогая запихнуть халат, то вынимая его обратно, потому что не влазит, то опять пытался втиснуть.
— Лариса Петровна, вы забыли список покупок, — холодно напомнила Алена, протягивая бумажку двумя пальцами.
— Оставь себе, — отрезала та. — Может, научишься, наконец, правильно вести хозяйство.
— Ну да, — кивнула Алена. — Научусь. Без вас как-то попробую.
Они собрались у двери. Виктор оглянулся.
— Алена… может, ну его… давай по-нормальному…
— По-нормальному?! — Алена оттолкнула его руку от косяка. — По-нормальному, Витя, ты должен был сказать, когда твоя мамочка впервые полезла менять мои шторы. Но ты промолчал. И второй раз. И третий. Так что теперь — нормально. ОЧЕНЬ нормально.
Лариса Петровна подняла подбородок:
— И вообще, ты никогда Вите не подходила. Женщина после сорока — это уже не женщина, это… ну, сами знаете.
Алена засмеялась. Так громко, зло, на весь подъезд.
— Господи… Да вы ещё и возрастом меня попрекаете?! Да вы… да вы…
— Всё. Поехали, мама, — Виктор схватил чемодан. — Пошли…
— Куда поехали?! — вдруг встрепенулась Лариса Петровна. — Ты чего? Я думала — ты остаёшься!
— Мам… Ну… — он замялся. — Некуда. К тебе. Пока.
— Ко мне?! — Лариса Петровна округлила глаза. — Так у меня ремонт!
— Ну… ты ж сама говорила… временно… — пролепетал он.
— Ой, Витя… — вздохнула она, — болван ты. Болван.
Алена не выдержала — расхохоталась.
— Ага. Добро пожаловать в реальность, мальчики мои.
Она захлопнула дверь перед их носами и, для надёжности, повернула ключ. Потом второй. Потом цепочку.
Пять минут стояла, прислонившись спиной к двери. Глухо слышались голоса в коридоре — то ли спорили, то ли решали, кто где ночует. Её это уже не волновало.
Знаете, что самое странное?
Не было ни слёз, ни страха. Была тишина.
Звенящая, непривычная. Пустота, но такая… лёгкая.
Потом она медленно обошла квартиру. Прошла в гостиную. Остановилась у окна. На карнизе уныло болтались бетонно-серые шторы.
— Ну нет, — сказала Алена вслух. — Этому тут тоже не место.
С диким, почти подростковым хохотом она рванула шторы с карниза. Полетели. Прямо на пол. Прямо туда, где ещё утром стоял чемодан Ларисы Петровны.
— Так, — выдохнула она, — теперь надо подумать, что с этим делать.
Но подумать не успела.
В телефоне запиликало сообщение.
«Алена, ты поступила подло. Но ты сама виновата. Подумай хорошенько. Ещё не поздно.»
Она уставилась на экран, потом криво усмехнулась.
«Я завтра зайду за своими вещами. И за мамиными тоже. Ты не имеешь права их удерживать.»
— Ого… — протянула Алена. — Началось…
И тут телефон зазвонил.
На экране — номер незнакомый. Московский. Не городской, мобильный.
Алена нахмурилась. И что-то ёкнуло внутри.
— Алло? — осторожно сказала она.
— Алена Николаевна? — мужской голос, холодный, деловой. — Это из нотариальной конторы. Срочно нужно обсудить вопрос по наследству. У вас есть время подъехать?
— Простите… какому наследству? — опешила Алена.
— От вашей тёти… Надежды Павловны. Слышали о смерти?
— Какой… — она осеклась. — Тёти Нади?! Она что… умерла?
— Да. Печально, но так. Завещание составлено на вас. Срочно подъезжайте.
Алена медленно опустилась на диван.
— ЧТО?! — только и смогла выговорить она.
Телефон лежал на столе, как мина замедленного действия. Алена смотрела на него, как будто он мог взорваться в любой момент.
Тётя Надя… Умерла… Завещание… На неё.
Ну надо же. Ирония судьбы, блин. Та самая Надежда Павловна, с которой лет пятнадцать не общались — какая-то нелепая ссора из-за наследства их бабки, фамильные обиды, кто кому в девяностых не позвонил… И вот. Привет из прошлого.
Через полчаса она уже сидела в нотариальной конторе — типичная, кстати, московская контора. Линолеум с пузырями, потёртый диванчик, запах дешёвого кофе и копировальной бумаги. И сидит тут она — в джинсах с пятном от кофе (сама себе его и плеснула в спешке) и с лицом человека, которого сейчас либо осчастливят, либо добьют.
— Итак, — нотариус, женщина лет пятидесяти, с идеально ровными бровями (рисованные, конечно), открыла папку, — Надежда Павловна Завьялова, ваша родная тётя, скончалась третьего числа. Завещание составлено в присутствии двух свидетелей, заверено полгода назад. Наследует… — тут она прищурилась и чуть кивнула, — полностью вы. Квартира на Мосфильмовской, трёшка. Гараж. Вклад в Сбербанке. Всё.
