Когда она вернулась домой, её встретил тот самый знакомый пейзаж: Алевтина Петровна в кресле — в халате, тапочках и с видом полновластной царицы этого мира. Дмитрий… ну, Дмитрий, как всегда, сидел за столом, ковыряя вилкой в макаронах и изображая, что его тут нет.
— О, Наташенька… — свекровь вскинула брови. — Ты вернулась. Ну что? Остыли? Давай жить мирно. Мы тут подумали… Ты извинись. И останешься. В конце концов, семья есть семья.
— Извиниться? — Наталья уронила сумку на пол. — Перед кем? Перед тобой, что ли? За то, что ты решила из моей квартиры сделать филиал дома престарелых?! Или перед Димой, за то что он позвоночник потерял где-то между твоими нравоучениями и своей кредитной картой?!
Дмитрий вскинул голову:
— А что? Неправда, что ли? Ты вообще сам себе принадлежишь, или мама до сих пор тебе штаны гладит и кроссовки завязывает?!
Алевтина Петровна вскочила:
— Да ты посмотри на неё! Совсем с ума сошла! Я между прочим твоему мужу жизнь посвятила! Вырастила, воспитала! А ты что? Приперлась тут со своими правилами! Да кто ты вообще такая, чтобы мне указывать?!
Наталья подошла к столу, достала из сумки папку и бросила её прямо перед свекровью:
— Вот. Ознакомьтесь. Это свидетельство о праве собственности. На МОЮ квартиру. Это выписка из Росреестра. Видишь? Вот тут. Собственник — я. И никто больше. Ни ты, ни твой маменькин сынок здесь не имеете никаких прав.
— Ты… ты что… грозишься нас выгнать?!
— Не грожусь. А выгоняю. — Наталья достала телефон. — И вот ещё. Вот это — заявление в полицию о самоуправстве. А вот — уведомление о разводе. Всё. Закончилось ваше весёлое время.
— Да ты не смеешь! Это наш общий дом!
— Серьёзно? С чего бы это? С того, что ты здесь тапки поставил?! Или с того, что мама твоя решила, что теперь она тут хозяйка?! — Наталья даже не кричала. Голос был ледяной. — Вы оба — чемодан без ручки. И знаете, что с такими делают? Оставляют на обочине.
Алевтина Петровна, спотыкаясь, бросилась к креслу:
— Я… Я тебе этого не прощу! Неблагодарная! Я же как лучше хотела!
— Вот именно. «Как лучше». Для себя. Ты перепутала мою квартиру с домом престарелых. Исправляю твою ошибку. — Наталья уже звонила участковому. — Алло, здравствуйте. Вызывала. Адрес знаете.
Дмитрий метался по комнате:
— Наташ, ну ты чего… Давай нормально всё решим. Ну не выгоняй маму…
— Дима… — она посмотрела на него с такой смесью жалости и презрения, что даже соседский кот, случайно забежавший в квартиру, тихо выскользнул обратно. — Ты взрослый мужик. Пора наконец самому жить. Без мамы. Без меня. Без моего дивана. Без моей квартиры. И без моих нервов.
Когда приехал участковый, Наталья спокойно показала документы. А потом — под запись — сказала:
— Прошу зафиксировать факт незаконного вселения. Эти граждане проживают здесь без моего согласия. Прошу принять меры.
Алевтина Петровна вцепилась в дверной косяк:
— Я отсюда не уйду! Не дождётесь! Это семейный дом!
Участковый, привычно хмурясь, записывал в блокнот:
— Гражданка, вы, по сути, никто. Вас тут не зарегистрировано. Освободите помещение добровольно. Или будем через суд и приставов.
И вот тогда свекровь впервые за все годы замолчала. Заткнулась. Даже воздух всосала так, будто проглотила половину атмосферы.
Дмитрий стоял, уставившись в пол. Тряслись руки.
— Наташ… может, ну его… этот развод? Ну поссорились… — выдавил он.
Наталья посмотрела в его потухшие глаза и поняла — всё. Больше нечего спасать. Ни любовь, ни семью, ни этот фарс.
— Дима… Ты меня потерял. Удачи. — она закрыла за ним дверь. Медленно. Надёжно. С замком.
И вот тогда в квартире впервые за долгие годы стало тихо. По-настоящему тихо. Чистой, горькой, но счастливой тишиной.
На столе остался только один предмет — свидетельство о собственности.
И оно, наконец, стало значить то, что должно.
— Теперь тут только одна хозяйка. И её зовут Наталья.
