— Я подаю на развод, — взорвался муж. — я не собираюсь больше обеспечивать твою родню, обеспечивай их сама
— Перестань, Серёж, — прошептала Лена, её голос дрожал, лицо было белее мела, она судорожно прижимала кухонное полотенце к себе. — Ну кого ты сейчас винишь? Я же… я же лишь просила немного помочь маме. Всего на месяц. Ей ведь тяжело после больницы… — Недели, месяцы… А дальше сестра, потом твой Павел… А где же я, Лена?! — в его голосе прозвучала сталь, он был отрывистым и не допускал возражений. — Скажи честно, ты вообще меня замечаешь в этой жизни? Или только их проблемы имеют значение? Она тяжело опустилась на табурет возле холодильника, с трудом вдохнула спертый кухонный воздух. Всё как обычно: сквозняк из окна, скрип двери в коридоре — и нервы, натянутые до предела. Но на этот раз всё иначе. Это не просто мимолетная ссора, не затаённое недовольство. Это гром среди ясного неба, который зрел уже давно — да, именно так, Лена иногда в мыслях перебирала внезапные слова, потому что «накипело» у каждого… Он взял старую дорожную сумку из шкафа и, не говоря ни слова, бросил туда футболку, джинсы и несколько книг. — Ты куда это… — её голос был тихим и неуверенным, как у школьницы перед строгим учителем. — Ты же всегда говорил, что семья — это самое важное. А теперь… Но Сергей лишь махнул рукой и присел на корточки. Его лицо стало чужим — злым, уставшим или опустошенным? Она больше не могла понять. — Важное? — процедил он сквозь зубы. — Для кого важное? Для тебя? Твоя семья — всегда на первом месте, а я? Я — приложение, просто кошелёк с деньгами. Это смешно. До боли смешно! В кухне на мгновение воцарилась звенящая тишина. Лена услышала тиканье дешёвых настенных часов — подарок сестры на десятилетие их свадьбы. Без излишней роскоши, но со своей задачей справлялись — мучительно отсчитывали то, что многие называют счастьем. — Я никогда не просила тебя быть банкоматом, — тихо сказала она, вытирая слёзы уголком полотенца. — Просто так всё сложилось… Сергей встал и с силой поставил сумку на пол. — Не сложилось! Ты просто не хочешь видеть, Лена. Вот и всё. Проси теперь у мамы, у Пашки, у брата… — он посмотрел в окно, где застыли предзимние облака, похожие на вату. — Тридцать лет… Тебя правда устраивает эта… жизнь? Она отвела взгляд. Небо и правда было ватным, свинцовым — как будто и внутри неё что-то опустилось, стало тяжёлым грузом. Ком в горле, ком в сердце… А избавляться от них придётся только ей самой. Теперь всегда всё — только самой. — Мне всегда казалось, что это нормально. Что любовь — это помощь. Что родные — это неотъемлемая часть… — она вдруг поняла, что говорит в пустоту: Сергей держал в руках куртку и уже стоял в дверях, готовый уйти в этот серый предзимний вечер. — Любовь, Лена, это когда ты тоже кого-то замечаешь. Кроме себя. — Его голос был хриплым, почти жалобным. — Прости, если у тебя найдётся на это время — попробуй. Он вышел. Дверь закрылась тихо, беззвучно, как и многое в их жизни в последние годы. Она осталась одна посреди кухни. Полотенце на полу, дрожащие пальцы и слёзы, падающие в раковину. Бытовые детали — как кадры из пустой картины: электрический чайник, чашки, миска с подсоленной водой для картошки. Всё на своих местах, а вот она… словно перестала существовать, растворилась в этих белёсых, потёртых стенах. — И что теперь? — прошептала Лена. — Сказать маме?.. А сестре? Рядом с ней не было ни тени Сергея, ни его шагов, ни запаха привычного лосьона после бритья. Только звук старых часов — и щемящая, гнетущая тоска, похожая на сосущую пустоту в груди. Вот так всё и начинается. *** Порой, когда на сердце тоскливо, свет в кухне кажется нестерпимо ярким. Лена ощущала полную растерянность, словно в одно мгновение ее вырвали из привычного течения жизни. Окно смотрело на нее холодным прямоугольником, а ветви липы за стеклом тихонько скреблись, и в этом звуке слышалась какая-то невыносимая горечь. «Надо позвонить маме…» — эта мысль возникла первой. Но что ей сказать? Как объяснить, что после тридцати лет совместной жизни все рухнуло, и слова Сергея — не просто мимолетная обида, а настоящая пропасть между ними? Она провела ладонями по лицу, сделала глубокий вдох и выдох, как советовала когда-то знакомая психолог: «Сначала нужно успокоить дыхание». Но дышать не получалось. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло, и ее охватил безумный страх. Мам, привет… — она машинально набрала номер, утомленно слушая длинные гудки в трубке. Леночка, доченька, — голос матери был тихим, старческим, в нем всегда чувствовалась усталость прожитых лет и какая-то особая надломленность, которую Лена никак не могла понять. — Что случилось? Ты так поздно… Все ли в порядке? Мам, у нас все не очень хорошо… — она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которой так нужна поддержка и сочувствие. — Мы… Сергей уходит. Он… не выдержал. Говорит, что я его использую. В трубке повисла тишина. Леночка… Кому ты нужна, кроме меня и Сережи? Да ладно, он просто погорячился… Перебесится, и вы помиритесь. "Он не просто погорячился, — хотелось закричать, — он устал. Он устал от нас всех." Но вслух она произнесла только: Может быть, ты и права… Но я чувствую, что на этот раз все серьезно. (продолжение в статье)
Телефон разрывался от звонков. Я отключила звук еще вчера, когда первый журналист попытался взять комментарий. Экран снова вспыхнул – "Тётя Нина". Это уже пятый вызов за утро.
– Господи, ну когда они отстанут? – я швырнула телефон на диван и отхлебнула остывший кофе.
Десять лет тишины. Десять лет, когда никто из родни даже не поинтересовался, жива ли я. И вдруг – такой аншлаг. Спасибо журналистам с их "историями успеха"! Звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. На пороге стоял Алексей – мой партнер по бизнесу и единственный человек, который знал мой настоящий адрес.
– Света! Ты видела новости? Мы везде! – Лёша влетел в квартиру с планшетом. – Акции выросли еще на шесть процентов!
– Я сейчас не про акции думаю. У меня тут семейное воссоединение намечается, – я кивнула на телефон, который снова засветился. – Тётя вспомнила, что у неё есть племянница. И дядя Валера. И братец Кирюша.
– А это те самые родственники, которые...
– Ага. Те самые. Которые даже на похороны родителей не приехали. Зато теперь прям обожают меня.
Телефон зазвонил снова. Я вздохнула и взяла трубку.
– Светочка! Детка! Наконец-то! – голос тёти звучал медово. – Мы тут с дядей Валерой чуть с ума не сошли! Увидели тебя в журнале! Ты такая красавица! Такая умница!
– Здрасьте, тёть Нин.
– Светик, ты не представляешь, как мы за тебя рады! Всегда знали, что ты далеко пойдешь! Помнишь, как дядя Валера говорил? "Наша Светка еще всем покажет!"
Я закатила глаза. Дядя Валера в основном говорил, что "московская штучка задрала нос".
– Как-то не припоминаю, тёть Нин.
– Ой, ты что! А помнишь, как мы с тобой пироги пекли? А на речку ходили?
Алексей наблюдал за моим лицом и беззвучно смеялся.
– Тёть Нин, давайте без этого. Что вы хотели?
В трубке повисла пауза.
– Светочка, ну что ты так сразу... Мы просто соскучились! У нас тут, знаешь, жизнь тяжелая. У меня давление, у Валеры спина. Кирилл без работы сидит...
Я мысленно досчитала до десяти.
– Давайте встретимся, – вдруг сказала я. – Приезжайте в Москву, посидим, поговорим.
– Правда? – голос тёти дрогнул от радости. – Светочка! Мы так и знали, что ты добрая душа!
Когда я положила трубку, Алексей смотрел на меня с удивлением.
– Ты серьезно? Зачем они тебе сдались?
– Хочу посмотреть им в глаза, Лёш. И кое-что сказать.
В дверь снова позвонили. На пороге стояла Марина – моя лучшая подруга еще со студенческих лет.
– Звезда! – она обняла меня. (продолжение в статье)