Она выронила книгу. Она не верила в магию. Но что-то внутри подсказывало: этот рататуй был не просто тушёными овощами.
Через месяц он собрал вещи. Не скандаля, не споря.
— Прости, Марин. Я просто больше не чувствую… ничего.
Она не плакала. Но поставила на подоконник тарелку — пустую, фарфоровую. И каждый день клала туда кусочек чеснока и лавровый лист. Сама не знала зачем. Просто чувствовала: если его украли через еду, то и вернуть можно… так же.
Прошло почти полгода.
Марина уже не ждала. Только готовила — как в те старые субботы. Простые завтраки, варила компоты, пекла пироги.
И вот однажды — звонок в дверь.
Не выбритый, в помятой рубашке. В глазах — страх и что-то, что было раньше. До рататуя.
— Я не знаю, зачем пришёл, — тихо сказал он. — Просто… этот запах. Он будто тянет назад.
Она молча отступила. Он вошёл. Сел на табурет. Посмотрел на её руки.
— Ты ведь… тоже изменилась?
— Я — нет, — ответила она. — Но я больше не жду. Я живу. А если ты хочешь войти — разуйся. Оставь всё, что притащил с собой.
Он снял ботинки. И положил на пол перед собой какую-то салфетку. На ней — засохший кусочек рататуя.
— Это всё, что осталось. Я нёс его. Как будто боялся выкинуть.
Она взяла салфетку. И бросила в огонь.
А потом налила ему чай. Тот самый. С чабрецом и мёдом.
И впервые за долгое время — он снова уснул на её плече. Без снов. Без французских песен. Просто как человек, которого вернули домой.
Иногда, когда она вспоминает это, ей всё ещё кажется бредом. Но на кухне до сих пор стоит та старая тарелка.
