Тишина. Настоящая, женская. Такая, какая бывает, когда наконец-то засыпают дети.
Но жизнь, как всегда, подкидывает сюрпризы именно в моменты, когда расслабляешься.
— Ты что, замки поменяла? — раздался голос Станислава за дверью. Он звонил уже третий раз, и с каждым разом его тон становился всё более раздражённым.
Маргарита не торопясь допила кофе, прежде чем ответить:
— Поменяла. Я почитала закон. Если человек с ключами от твоей квартиры ходит по ней, как по вокзалу — это не семья. Это нарушение границ.
Он хмыкнул. Когда она наконец открыла, он ввалился в прихожую, сбрасывая ботинки. Куртка соскользнула со стула на пол. Он тут же поднял её, как провинившийся школьник.
Они молча поужинали. Он больше не спорил. В следующие дни стал ходить потише, даже помыл балкон, хотя три года делал вид, что его не существует. Однажды ночью, когда они лежали спиной к спине, он пробормотал:
— Спасибо, что меня тогда не вытурила вместе с ней.
Это было почти похоже на заботу. Почти на любовь. Почти.
Но суббота расставила всё по местам.
Маргарита открыла дверь с чашкой кофе в руке. Мокрые волосы, махровый халат, редкое чувство уверенности, что она дома. На пороге стояла Валентина Ивановна. В руках — пластиковый пакет с чем-то сладким, кое-как затянутым пищевой плёнкой. Выражение лица — как у доярки, пришедшей на собрание акционеров.
— Ну вот и я, — бодро объявила она, словно её не просто ждали, а записывали в очередь.
Маргарита не шевельнулась.
— А я, знаете, такие сюрпризы только в «Пятёрочке» по скидке люблю.
— Я по-хорошему. Мы ж теперь почти родня. А родня — это без замков.
— Родня — это когда никто не трогает твою зубную щётку, — спокойно ответила Маргарита. — А так — проходите, если Станислав вас пустит.
— Он вообще-то здесь прописан! — рявкнула Валентина Ивановна, шаря в пакете. Она достала бумагу и протянула её, будто лекарство. — На, почитай!
Маргарита взяла документ. В животе что-то медленно опустилось, как мокрое полотенце в тазу. «Исковое заявление. О разделе совместно нажитого имущества». Подано от имени Станислава Валерьевича.
— Это что, анекдот? — спросила она, уже зная ответ.
— Он не знал. Это я подала. От его имени, — заявила Валентина Ивановна. — Я мать. Я могу. А ты — жена. Значит, по закону — половина его. А он — мой сын. Так что, по сути, мы теперь всё делим вместе.
— Вы Конституцию вообще когда-нибудь открывали? Или у вас все знания из брошюрки «Здоровье плюс»?
— Не дерзи, девочка. Я тебя по возрасту переживу.
Когда вечером вернулся Станислав, в квартире стоял запах гари и ванили. Посреди стола лежал сгоревший торт, покрытый кремом и слезами — точь-в-точь как в плохом сне.
— Ты его ела? — спросил он, и это было единственное, что он смог сказать.
— Ела. Сперва сожгла, потом спасла, потом съела. Мне полегчало.
— А повестка… это что?
— Это твоя мама решила, что ты хочешь отжать у меня квартиру. Ты просто об этом не знал.
Он побледнел. Потом покраснел. Потом снова сел, будто ноги ему больше не нужны.
— Вот именно так я и сказала. Только без запинки.
Они сидели рядом. Он с рюмкой, она с бутылкой воды. Без слов. Как двое, пережившие пожар.
— Я не знал. Честно. Она сказала, это «на всякий случай». Я подписал — ну просто, чтоб отстала. Я не думал…
— Вот в этом ты и ошибся. Ты вообще редко думаешь. Особенно когда мама рядом.
— Я что, должен был её в деревне запереть?
Он замолчал. Потом ещё тише добавил:
— Я между двух огней. Ты — моя жена. Она — моя мать. Я не могу выбирать.
— Можешь. Просто ты боишься.
Маргарита ушла. Ненадолго. К подруге. Станислав писал, звонил, клялся. Прислал фотографию: заявление об отказе от иска. Печать. Подпись. Дата. Всё как положено.
Она вернулась. Он встретил её с мусорным пакетом и цветами.
— Маме сказал: ещё раз — и я не сын. Отказ в суд отправил. Хочешь — покажу.
— Нет. Но устала. Пока пусть будет «верю».
Они обнялись. Просто. Как люди, которым больше нечего сказать.
Через три дня Маргарита решила разобрать ящики. Нашла его бумажник. Случайно. Случайно — как всегда.
В бумажнике лежал оригинал иска. С подписью. С отметкой о подаче. С датой — задолго до всей этой их «разговорной терапии».
Он не отзывал ничего. Не решал. Просто снова соврал. С той же лёгкостью, с какой когда-то говорил: задержался, не пил, «она сама пришла».
На экране его телефона, случайно оставленного на столе, мигало сообщение: «Мам, всё нормально. Она ни о чём не догадывается. Дальше сам разрулю. Главное — не лезь пока.»
Маргарита выключила телефон. Потом — чайник. Потом — свет в коридоре. Собрала документы.
И пошла покупать новую дверь. С одним замком. Под один ключ. Свой.
Маргарита поставила новую дверь в понедельник. Выбирала долго — консультант в салоне даже вспотел от её придирчивости. В итоге остановилась на массивной чёрной двери с тремя стальными ригелями в замке. Монтажник, устанавливая её, усмехнулся:
— С такой хоть от родни спасайся.
