— Да. Я был у мамы сегодня. И понял, что если я сейчас не поддержу тебя — ты уйдёшь. А если уйдёшь ты — с ними я просто не выживу.
— Ты только из страха это делаешь?
Андрей посмотрел на неё.
— Нет. Я делаю это, потому что давно не делал ничего правильного. Начну с тебя.
Марина не улыбнулась. Но в глазах у неё что-то дрогнуло. Может, даже слеза. А может, просто свет так упал — фиг его знает.
Через два дня Марина подала заявление. Алексей и Юлия встретили это с воплями.
— Ты не имеешь права! — опять выдал Алексей. — Это моя квартира! — ответила она. — Я имею ПРАВО, ПРАВУШКУ и ПРАВУЛЕЧКУ!
Юлия кричала, что Марина их «выгоняет на улицу», что «друзья так не поступают», и что «дети всё видят».
— Вот пусть и видят. Что халява — она не навсегда. И что иногда родня — хуже коллекторов.
Юлия плюнула ей под ноги.
А Марина посмотрела на лужицу, аккуратно отступила назад и произнесла:
— На счастье. Моё. Вашего тут не будет.
Марина сидела на кухне, обнимая кружку с чаем так, будто в ней не липтон, а священное зелье от бешенства. Андрей молча мыл посуду. Он уже понял: каждое его слово — как танец по минному полю. Иногда лучше просто быть полезным молчуном.
Телефон завибрировал. Снова.
«Здравствуйте, это Мария Сергеевна из квартиры снизу. У вас там что-то упало. Опять. Пожалуйста, утихомирьте жильцов.»
Секунда — и вторая вибрация.
«Здравствуйте, я из 48-й. У нас трещат стены. Сколько можно?! Вы что, бокс организовали?»
Марина прикусила губу, открыла мессенджер. Группа дома бурлила.
«Уважаемая Марина Николаевна, ваши жильцы — это кошмар. Вчера драка, сегодня ор, завтра, боюсь, кровавый ритуал.»
«Да выселите вы их уже, чёрт возьми! Или мы вызовем телевидение!»
Последнее сообщение было от Валентины Аркадьевны, соседки-пенсионерки, которая каждый вечер смотрела «60 минут» и думала, что Путин её слышит.
— Это уже не война. Это унижение. Меня сейчас не уважают даже тараканы в этом доме, — процедила Марина, уставившись в стену.
Андрей поставил тарелку в сушку, вытер руки и подошёл:
— Может, мы всё-таки позовём полицию ещё раз?
— Полиция уже была. Они посмотрели, развели руками, и сказали: «Ну, конфликт, да. Но вы же сами их впустили. Решайте по-хорошему.»
— По-хорошему — уже не работает. У нас остался только огнемёт.
Марина усмехнулась. — Или санитарная служба. И адвокат с яйцами побольше, чем у нас с тобой вместе.
Через день они пришли в квартиру. Без предупреждения. С юристом — Игорем Игоревичем. Тот выглядел, как бывший майор КГБ, уволенный за излишнюю строгость. Даже не поздоровался с Юлией, просто прошёл в центр комнаты и сказал:
— Здесь ведётся видеосъёмка. Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас. И будет. Без вариантов.
Алексей выглянул из кухни, держа в руке банку шпротов. — Вы что, с ума сошли? Это наш дом!
— Нет. Это наша квартира, — Марина шагнула вперёд, — А вы тут — как гости, которые остались на третью неделю после фуршета. Всё, что вы делаете, зафиксировано. Мы начинаем процедуру выселения через суд.
Юлия подбежала, уже с наигранной истерикой:
— У нас дети! Мы на улице! Что вы за люди?!
Марина смотрела ей прямо в глаза.
— Я человек. Который не даёт сесть себе на шею. И детей своих воспитываю без цирка. Это не моя вина, что вы решили выехать в чужой жизни на халяве.
Через неделю в квартиру вызвали участкового. Потом ещё раз. Потом снова.
Юлия пошла ва-банк. Вечером в квартиру Марины позвонили. Открыла — на пороге стояла милиция.
— У нас жалоба. Вы угрожали жильцам.
Марина сначала подумала, что это розыгрыш.
— Это они мне угрожали. Я — хозяйка. Я требую их выселить. У меня документы.
— Поступило заявление от гражданки Юлии Синельниковой. Якобы вы вломились, кричали, оскорбляли детей.
— Оскорбляла детей? У неё ребёнок ест клей с пола, а виновата я?!
Милиционер приподнял бровь. — Простите?
— Ничего. Проходите. Всё покажу.
На следующий день Валентина Аркадьевна схватила Марину возле лифта.
— Девочка моя. Я всё понимаю. Но, если ты ещё раз позволишь этим сумасшедшим устроить шабаш — я вызову телевидение. И экстрасенсов.
— Вы уже вызывали полицию. Давайте не будем усугублять беду ТНТ-шным креативом.
— Нет, ты не понимаешь. Вчера из их квартиры летел утюг. Настоящий. И громкий. Если ты их не выгонишь — я это сделаю. Лично. В тапочках.
Через две недели соседи начали собирать подписи. Вопрос был один: «Когда, наконец, Марина выгонит свою адскую родню?»
Письмо ушло в управляющую компанию, копию принесли в районную администрацию. Марина не верила своим глазам. Никто никогда не жаловался так массово даже на школьные столовые.
