— То есть ты правда считаешь, что отпуск в Турции важнее, чем помочь моей матери? — голос Игоря звенел, как натянутый провод.
Алина повернулась от окна, где смотрела, как весенний дождик бессовестно шлёпал по стеклу. Она была в домашней футболке и с пучком на голове, но с лицом генерального директора в день увольнений.
— Да, Игорь. Именно так. Турция для меня важнее твоей мамы. Потому что я хочу в отпуск. Потому что я на эту премию вкалывала ночами. А твоя мама… она мне кто?
— Мама! — выдохнул он, как будто она спросила, кто такой Гагарин.
— Мне. Кто. Она. — Алина отбивала слова, как теннисные мячи. — Не тебе. Мне. Кто она? Мне кто-нибудь помогал, когда я три месяца ела гречку без масла, чтобы досрочно внести платёж по ипотеке? Или когда я тащила ваш семейный бюджет на себе, пока ты переосмысливал свою жизнь после увольнения?
— Не надо так, Аля… — он потянулся к ней, но она отступила. Смотрела сурово, даже гордо, хотя в груди жгло и мерзко покалывало — знакомое чувство, когда понимаешь, что дошёл до точки невозврата.
— А как надо, Игорь? Молчать и переводить деньги на лечение её собаки, потому что «ну маме тяжело, ты же понимаешь», а я, значит, должна быть всепонимающей? Молчать, когда она говорит, что я «карьеристка с улицы»? Или когда она за моей спиной называет меня «неженкой без корней»?
Игорь стоял, прижав плечи к дверному косяку, как школьник у кабинета директора. Он выглядел растерянным, уставшим и… каким-то жалким.
— У неё просто сейчас всё рушится, Аля. Кафе закрыли, кредит остался. Если мы ей не поможем — всё, она в долговую яму упадёт.
Алина засмеялась. Горько, почти истерично.
— А если я не поеду в отпуск — я упаду в депрессию. С головой. И ты будешь вытаскивать меня. Или опять мама поможет? Приедет с пирожками и расскажет, как в её молодости с одним пальто три зимы проходили?
— Ты перегибаешь. — Игорь стянул с себя свитер, будто стало жарко. — Я просто хочу, чтобы ты поняла: это семья. Мы — семья. А семья помогает друг другу.
— Вот только я — в этой семье девочка для битья, а не часть. — Алина вдруг замолчала, как будто отключили звук. Затем спокойно добавила: — Я получила премию. Большую. Полмиллиона. Хотела тебя обрадовать. Вместе съездить куда-то, сменить обстановку. Вложить в себя, в нас. Но вместо этого ты опять говоришь: «Мама в беде, выручай». Знаешь, Игорь… я устала быть спасательным кругом для чужих.
Три дня он не ночевал дома. Написал, что «надо подумать». И подумал — у мамы. Вернулся в субботу утром, с мешками под глазами и мятой рубашкой.
— Прости. — Сказал первым делом. — Я был не прав. Просто всё навалилось. Мама, кредиторы, и ты с этой своей Турцией…
— Не Турцией. — Алина стояла в прихожей в пальто, с сумкой на плече. — Моей жизнью, Игорь. Моей. Не общей. Моей личной. Премия — моя. Работа — моя. Стресс — мой. А вот проблемы вашей семьи — тоже почему-то мои. Как так выходит?
Он молчал. Смотрел, как она застёгивает молнию. Алина никогда не хлопала дверью. И не устраивала истерик. Её спокойствие всегда было хуже любых криков.
— Ты куда? — наконец выдавил он.
— В гостиницу. На пару дней. Проветриться. — Она улыбнулась. — А ты с мамой разберись. Кто кому тут родня и кто кому должен.
Вечером она лежала на белоснежной кровати в стандартном номере бизнес-отеля. Пила вино из пластикового стаканчика и листала мессенджеры. Старый чат с Игорем назывался «Мои космос и землетрясение». Смешно. Теперь — просто «Игорь».
— «Ты бросаешь меня из-за денег?» — пришло от него. Без точки.
