— Чему научить? Жаловаться? — криво усмехнулась Люба. — Он это и так уже умеет. Подпишите заявление, пожалуйста.
Константин Алексеевич посмотрел на неё долгим взглядом, вздохнул, сокрушённо покачал головой и поставил на заявлении об увольнении свою подпись.
— Не жаловаться, а бороться, — уточнил он, возвращая ей документ. — Всего хорошего, Любовь Валерьевна, и вам, и вашему сыну.
Люба не умела бороться, потому что её никто этому не научил. Разве можно научить ребёнка тому, что не умеешь сам? Отец мог бы воспитать её так, как считал нужным, если бы она родилась мальчиком, а мать дала лишь то, что имела за душой сама.
Никите повезло. Иногда отношения между людьми возникают не из взаимных чувств, а из желания сильного хищника защитить тех, кто слаб. Изменить характер тридцатилетней женщины сложно, но Константин Алексеевич и не имел намерения что-то в Любе менять. Он просто предложил ей спину, за которой можно спрятаться от жестокой и несправедливой реальности. Не ради неё — ради Никиты. Кто-то же должен был научить этого мальчика идти по жизни с гордо поднятой головой и не бояться трудностей. Люба не смогла бы сделать это сама, хотя желала своему ребёнку всего только самого лучшего. Только ради сына она решилась выйти замуж второй раз — за мужчину, которого судьба Никиты беспокоила гораздо больше, чем его родного отца.
Ей не нужен был муж. Ему не нужна была жена. Поначалу. А когда Никитке исполнилось семь, у него появилась маленькая сестрёнка.
— Если тебя кто-нибудь обидит, я дам ему в глаз, — пообещал ей старший братик, заглядывая через бортик детской кроватки.
Люба уже не возражала — пусть даст. Этот мир всё равно никогда не станет другим, потому лучше пусть её дети растут хищниками, а не беспомощными кроликами, как их мать.
