– Кать, не преувеличивай, – он нахмурился. – Они же родные. Не выгонять же их.
– А я и не говорю выгонять! – Катя села рядом, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. – Но почему ты не спросил меня? Почему решил за нас двоих?
Серёжа молчал, глядя в пол.
– Я не думал, что ты так отреагируешь, – наконец сказал он. – Маме просто одиноко. И папе тоже. Они хотят быть ближе к нам.
– А я? – Катя посмотрела на него, и в её голосе появилась горечь. – Я тоже хочу быть ближе к тебе. Но мы с тобой даже поговорить нормально не можем – твоя мама везде!
Серёжа вздохнул и взял её за руку.
– Давай попробуем пару недель, – сказал он. – Если будет совсем плохо, я поговорю с ними. Обещаю.
Катя кивнула, но внутри всё кричало, что пара недель ничего не изменит.
Прошла неделя. И ад начался.
Галина Ивановна переставила всю посуду в кухонных шкафах, потому что «так удобнее». Виктор Петрович разобрал их телевизор, чтобы «починить помехи», которых Катя никогда не замечала. Каждый вечер на столе появлялся борщ или котлеты, которые Катя ела через силу, чтобы не обидеть свекровь. А ещё Галина Ивановна начала намекать, что пора бы задуматься о детях.
– Катюш, вам с Серёжей уже тридцать, – говорила она за ужином, подливая всем борщ. – Пора бы уже малыша. Я бы помогла, посидела с ним, пока вы на работе.
Катя чуть не подавилась. Дети? Они с Серёжей даже не обсуждали это всерьёз – слишком много работы, слишком большая ипотека. А теперь ещё и свёкры в гостиной.
– Мы подумаем, – уклончиво ответила она, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.
– Подумаете? – Галина Ивановна вскинула брови. – В наше время в тридцать уже трое было!
Катя посмотрела на Серёжу, ожидая, что он хоть что-то скажет. Но он только пожал плечами и уткнулся в тарелку.
Вечером, когда свёкры ушли спать, Катя не выдержала.
– Серёж, – она закрыла дверь спальни, – это невыносимо. Твоя мама лезет во всё! Она даже мои цветы пересадила, потому что «они неправильно стояли»!
– Кать, она хочет помочь, – Серёжа выглядел уставшим. – Давай потерпим ещё немного.
– Ещё немного? – Катя почувствовала, как голос дрожит. – А потом что? Они останутся навсегда?
– Не навсегда, – он нахмурился. – Они же мои родители. Я не могу их выгнать.
– А меня ты можешь игнорировать? – Катя встала, чувствуя, как слёзы жгут глаза. – Я не хочу жить в доме, где я чужая, Серёж!
Он молчал, глядя на неё с болью. А потом сказал тихо:
– Кать, я не знаю, что делать.
И в этот момент раздался звонок в дверь. Катя вздрогнула. Кто ещё?
– Серёженька, это, наверное, тётя Нина! – крикнула Галина Ивановна из гостиной. – Я её пригласила, она мимо проезжала!
Катя посмотрела на мужа, и её сердце сжалось. Тётя Нина. Ещё один родственник. Ещё один чемодан. Ещё один кусочек её дома, который перестаёт быть её.
– Тётя Нина? – переспросила она, чувствуя, как голос дрожит от едва сдерживаемого гнева. – Серьёзно, Серёж? Ещё и тётя Нина?
Серёжа стоял в дверях спальни, растерянно глядя на жену. Его тёмные волосы были взъерошены, а в глазах читалась смесь вины и усталости.
– Кать, я не знал, – пробормотал он, бросая взгляд в сторону гостиной, где Галина Ивановна уже радостно встречала гостью. – Мама сказала, что она просто заедет… на чай.
– На чай? – Катя почти сорвалась на крик, но вовремя понизила голос. – С чемоданом, да? Как твои родители?
Из гостиной доносились громкие голоса. Галина Ивановна что-то восторженно рассказывала, а тётя Нина, её двоюродная сестра, громко смеялась, хлопая в ладоши. Катя закрыла глаза, пытаясь сосчитать до десяти. До двадцати. До ста. Но это не помогало.
– Я не могу, – наконец сказала она, хватая телефон. – Я ухожу.
– Кать, подожди! – Серёжа шагнул к ней, но она уже направилась к двери. – Куда ты?
– К Лене, – отрезала Катя. – Мне нужно хоть пару часов без этого… цирка.
Она схватила куртку и выскочила из квартиры, не оглядываясь. В подъезде было холодно, пахло сыростью и свежей краской. Катя прислонилась к стене, чувствуя, как слёзы жгут глаза. Её дом. Их дом. Как он мог превратиться в это?
Лена встретила её сочувствующим взглядом. Её маленькая однушка в соседнем районе была завалена книгами и коробками – Лена недавно переехала и ещё не разобрала вещи. Но Кате было всё равно. Здесь было тихо. Здесь не пахло борщом. Здесь никто не критиковал её шторы.
– Ну, рассказывай, – Лена плюхнулась на диван, подтянув под себя ноги. – Тётя Нина – это кто? Ещё одна свекровь?
– Хуже, – Катя горько усмехнулась, отпивая вино. – Это мамина сестра. Она такая же… активная. Я видела её пару раз на семейных сборах. Она всегда всех поучает, как жить. И теперь она тоже у нас.
– С чемоданом? – Лена вскинула брови.
– Не знаю, – Катя пожала плечами. – Я сбежала, не разглядев. Но если она с чемоданом, я… я просто не вернусь домой.
Лена посмотрела на неё внимательно, потом поставила бокал на стол.
– Кать, ты серьёзно? Ты готова уйти из-за этого?
– А что мне делать? – Катя почувствовала, как голос дрожит. – Я не могу дышать в своём доме! Галина Ивановна переставляет мои вещи, готовит еду, которую я не ем, учит меня, как жить. Виктор Петрович чинит то, что не сломано. А теперь ещё и тётя Нина! И Серёжа… он просто молчит.
– Он не молчит, – Лена покачала головой. – Он просто не знает, как сказать «нет» своей маме. Это классика. Мамин сынок.
– Он не мамин сынок, – Катя нахмурилась, защищая мужа. – Он просто… добрый. Не хочет никого обижать. Но я устала быть той, кто всё терпит.
Лена задумчиво постучала пальцами по колену.
– Знаешь, тебе нужно поставить ультиматум, – сказала она. – Или он разговаривает с родителями, или ты уезжаешь. Не к подруге на вечер, а по-настоящему.
– Лен, ты серьёзно? – Катя посмотрела на подругу, чувствуя, как внутри всё сжимается. – Уехать? Совсем? Это же… наш дом. Наша жизнь.
– А что тебе важнее? – Лена пожала плечами, отпивая вино. – Твой дом или твоя жизнь? Потому что сейчас у тебя ни того, ни другого.
