Вспомнилось, как папа ходил хмурый, неразговорчивый. Домой приходил редко, и от него несло перегаром. Я думала — работа, усталость…
— При чём тут дом-то? — спросила, теребя край скатерти.
— Пришёл как-то пьяный, говорит: выход нашёл — заложим дом, возьмём кредит. Я отказалась. Мы поругались… — она замялась, отвела глаза. — В общем, он руку на меня поднял. Первый и последний раз.
— Папа? Ударил тебя? — не верилось. Мой папа, который всегда твердил, что настоящий мужик женщину пальцем не тронет?
— Да, — тихо ответила мама. — Дедушка как раз у нас был. Вмешался, отрезвил твоего отца. Потом машину продали, в долги влезли, но выкарабкались. Папа пить бросил, за ум взялся. Клялся, что такого больше не будет. И правда — не повторялось.
Она замолчала, разглядывая свои руки.
— Но дедушка не забыл. Всё говорил про запасной аэродром. Когда умер и наследство оставил, я решила его совету последовать. Дом на тебя переписала. Не чтоб отца без крыши оставить, а чтоб… подстраховка была. Понимаешь?
Я молчала. В голове не укладывалось, что родители, которых я считала идеальной парой, такое скрывали.
— Почему не рассказала? — выдавила наконец. — Про дом, про тот случай?
— Я всё ради тебя делала, — мама сжала мою руку. — Не хотела твои отношения с отцом портить. Он хороший человек, Лиза. У всех бывают срывы. Он исправился, мы эти годы счастливо жили. Думала, никогда не придётся ни тот случай вспоминать, ни про дом.
— А потом вы решили развестись.
— Так вышло, — она пожала плечами. — Мы просто… разошлись. Ничья вина. Но я знала, что при разводе история с домом всплывёт.
Я смотрела в остывший чай. Внутри крутился ураган чувств — обида за враньё, жалость к маме, разочарование в отце, растерянность от свалившейся ответственности.
— И что теперь? — спросила. — Дом правда мой?
— По бумагам — да, — кивнула мама. — Но решать тебе. Ты взрослая уже. Можешь всё оставить как есть. Можешь продать и деньги поделить. Можешь отцу долю подарить.
— А ты? Ты где жить будешь?
Мама слабо улыбнулась:
— За меня не переживай. У меня бабушкина квартирка есть. Ремонт нужен, конечно, но справлюсь.
Она вдруг показалась такой маленькой, уязвимой. Всю жизнь видела в ней сильную, непоколебимую женщину. А сейчас — просто усталая женщина с морщинками у глаз и грустной улыбкой.
— Знаешь, — накрыла её руку своей, — завтра суд. И кажется, я знаю, что делать.
В её глазах мелькнуло удивление, а потом — что-то похожее на гордость.
— Верю, что примешь правильное решение, — тихо сказала она.
В суде толпился народ. Я нервно оглядывалась, выискивая знакомые лица. Мама сидела справа, в том же сером костюме, только волосы сегодня распустила. С виду спокойная, но я-то знала — это маска. Папа опаздывал.
Когда зашёл, я не сразу узнала его. Осунувшийся, небритый, в мятом пиджаке. Глаза прятал, на меня не смотрел. Сел с адвокатом, что-то шепнул ему. Тот головой покачал.
— Прошу встать, суд идёт, — раздалось от секретаря.
Второе заседание началось. Я слушала вполуха юридическую тарабарщину. Мама кивала своему адвокату. Папа сидел как истукан.
— Слово представителю ответчика, — сказала судья.
Мамин адвокат встал, завёл шарманку про справедливый раздел, про то, что дом не предмет спора, поскольку третьему лицу принадлежит…
— Ваша честь, — я неожиданно для всех поднялась. — Можно мне сказать?
Судья с удивлением на меня взглянула:
— Вы свидетель по делу?
— Я владелец спорного имущества, — голос звучал на удивление твёрдо. — Хочу сделать заявление.
— Тогда подойдите к трибуне.
Прошла мимо мамы — она смотрела на меня круглыми глазами. Мимо папы — он впервые за всё заседание поднял взгляд. Встала за трибуну, оглядела зал.
— Меня зовут Елизавета Сомова. И я не хочу быть наследницей скандала.
В зале стало тихо. Вдохнула глубоко и продолжила:
— Три года назад мой дедушка оставил наследство. По его воле эти деньги вложили в наш дом, оформленный на меня. Я узнала об этом только на прошлой неделе, на первом заседании.
Посмотрела на родителей. Мама побледнела, папа подался вперёд.
— После размышлений я приняла решение. Дом будет продан, деньги поделены между родителями поровну. Я отказываюсь от права собственности, считаю, так будет честно.
По залу шепоток пробежал. Судья руку подняла, призывая к тишине.
— Тише. Продолжайте, Елизавета Алексеевна.
