— Ты не представляешь, Галка, я, кажется, в прошлом месяце ещё женой была, а сейчас — хозяйка холостяцкой квартиры. — Как это?! — Да всё просто: не подписала бумажку. Вот и осталась с квадратными метрами, но без мужа и родственников.
— Ну ты посмотри на них… Сидят, значит, в моей кухне, едят мою селёдку, и при этом умудряются намекать, что мне «одной много» — с горечью сказала Елизавета, глядя, как Виктор второй раз за вечер наполняет свою тарелку салатом, даже не предложив помочь с уборкой.
Кухня была тёплая, немного тесная — особенно когда набивается пять человек. Потолок низковат, лампа с пластиковым абажуром качается от каждого движения, и пахнет жареной картошкой с луком. По радио, которое трещало с подоконника, шёл какой-то шансон, Людмила Сергеевна шептала Маше — снохе своей новой, явно что-то про Лизку.
— А ты чего как неродная? — Людмила Сергеевна вытянула губы, будто собиралась сказать «дура», но сдержалась. — Мы ж семья! Виктору с Машей скоро малыш! А у тебя — квартира. Ну и что, что по наследству? Не в могилу ж её с собой унесёшь!
Елизавета облизнула сухие губы. Ей было 42, выглядела она на пять лет моложе, но сегодня чувствовала себя пенсионеркой с подскочившим давлением. В глазах — раздражение, в груди — дрожь. И в голове крутилось только одно: «Это вообще что за сборище? Я кого в дом пускала?»
А ведь всё начиналось нормально. Андрей — её муж — вечно вялый, но с виду нормальный. Когда женились, он хоть что-то решал. Сейчас — сидит, мнёт салфетку и глядит в тарелку. Как будто его тут нет.
— Слушай, Андрей, может ты скажешь что-нибудь? — Елизавета резко повернулась к нему, — Или ты опять в «нейтралитете»? У тебя тут мать уже моей квартирой распоряжается, а ты жрёшь молча. Нормально?
Андрей замер, как загнанный кролик. Ему было 45, высокий, с начинающейся лысиной и лишними 10 кило на пузе. На вид — интеллигент, на деле — мягкий, как мармелад.
— Ну, Лиз… Мамка просто говорит… Типа, раз у нас с тобой детей нет, а у Вити будет… Ну, логично же…
— Что логично?! — сорвалась она. — То, что ты согласен, чтоб меня выкинули из моей же квартиры, а потом приютили где-нибудь на балконе у твоей матери?!
Маша, до этого молчавшая, вяло улыбнулась, поглаживая свой небольшой животик.
— Мы же не против, если вы к нам потом… Ну, в комнату. Мы Людмиле Сергеевне уже обещали, что у неё будет помощь, как ребёнок родится. А вам-то что, вы всё равно вдвоём…
— Спасибо, конечно, — Елизавета встала, убирая тарелки со стола. — Я ж только и мечтала — доживать в проходной комнате, где орущий младенец и тёща за стенкой. А может мне ещё и ночную няню подрабатывать?
Людмила Сергеевна сжалась, но не замолчала.
— Не надо с сарказмом. Мы ж по-хорошему! Просто, ну ты же понимаешь… Сейчас такие цены. Виктору ипотеку не дадут, у Маши декрет, а ты… у тебя всё есть. Просто переоформим — и всё. Дарственную. Мы ж семья!
— «Дарственную»… — тихо повторила Елизавета, почувствовав, как кровь приливает к вискам. — А если я откажусь?
Наступила пауза. Даже радио заткнулось — перешло на новости.
— Тогда, боюсь, ты очень разочаруешь своего мужа, — прошептала свекровь, — и можешь остаться одна.
— Лучше одна, чем с вами, — отрезала она, и со звоном опустила вилку в раковину.
Через два дня Людмила Сергеевна объявилась снова. Без предупреждения. Стояла в дверях, держа в руках пластиковую папку.
