Дом перестал быть домом. Дом — это там, где тебя не просят пожертвовать собой ради чужого комфорта.
В кафе работали втроём. С утра до ночи. Она, Лена и студент-практикант Вадим. Вадим был безотказный, делал всё, что скажешь, и даже предлагал мыть полы в два часа ночи.
— Ты бы лучше спал по ночам, а не героизмом занимался, — сказала Марина на третий день, когда застала его в кладовке с шваброй и глазами, как у совы.
— Я высыпаюсь! — бодро соврал он и чихнул. — Просто у вас тут так душевно… Я у тёти живу, а у неё собаки. Пять. И одна в депрессии. Лает всю ночь.
Марина хмыкнула. Мир как будто снова становился живым. Люди с депрессией, собаки, тесто, от которого всё в муке, кофе, что бодрит хуже скандала.
И только иногда по вечерам она листала старые фото. Свадьба. Алексей в костюме, улыбается в камеру. Она в платье без фаты, но с пирожным в руках — вместо букета. Тогда всё казалось простым. Тогда казалось, что они — команда.
А потом в команду вмешалась Нина Михайловна. И началось.
Они всё же встретились. В один пасмурный вторник, когда Марина как раз шла на закупку упаковки. Возле рынка. Алексей стоял у перехода, одетый как обычно — джинсы, ветровка, руки в карманы.
— Марин… — тихо сказал он, едва она подошла. — Нам надо поговорить.
— Поздно. Мы уже наговорились.
— Я не про то. Я… мама заболела.
Марина закатила глаза:
— Алексей, я тебя прошу. Не начинай с манипуляций.
— Это не манипуляция! — Он шагнул ближе, голос дрогнул. — У неё высокое давление, её увозили на скорой. Она спрашивает тебя. Говорит, ты была не права, но ей плохо одной.
— Она не одна. У неё есть ты.
— Да я… Я и есть один, Марина. Я не умею без тебя. Я не умею всё тянуть. Ты была мотором, а я… я просто ехал рядом.
Марина вздохнула. На секунду её пробило жалостью. Он действительно выглядел жалко: щетина, потухшие глаза, руки мнут подол куртки, как мальчик перед выговором.
— Леш, — она сказала мягко, — мотор не может быть у вас с мамой в багажнике. Я тянула всё. Бизнес, дом, вас двоих. А ты даже не заметил, когда я устала.
— Я заметил. Но поздно, — тихо сказал он. — Я правда всё испортил?
— Нет. Мы оба допустили, чтобы это испортилось. Но я больше чинить не хочу.
Он кивнул. Потом поднял глаза:
— А если… если не продавать? Если просто всё оставить как есть, и ты вернёшься?
— А мама? — усмехнулась Марина. — Домик у моря? Она отпустит тебя?
Он опустил взгляд. Не знал, что сказать. И это было ответом.
Через неделю ей позвонили из нотариальной конторы.
— Здравствуйте, Марина Алексеевна. Вас просили прибыть на оформление дарственной. Собственница — Нина Михайловна…
— Простите, что? — Марина чуть не выронила трубку. — Она на меня что-то переписывает?
— Нет-нет, наоборот. Она переводит долю квартиры на сына. Попросила вас подписать согласие, как бывшую супругу. Вы ведь уже подали заявление?
Марина замерла. Потом медленно села.
— Да. Алексей Юрьевич предоставил копию заявления. Вы же вместе подавали?
— Нет, — сказала Марина. — Он подал без меня.
— Ясно. Ну… тогда вы тоже должны будете явиться и подтвердить.
Она медленно положила трубку. И вдруг расхохоталась. До слёз. До икоты. Вот так! Он даже не сказал. Просто — оформил. С мамочкой посоветовался. Под шумок. Пока она с собакой Вадима разбиралась.
Когда они встретились в последний раз — у нотариуса — Марина была в сером брючном костюме, с собранными волосами, без косметики, но с самым спокойным лицом за последние три года.
Алексей был бледный, нервный, с синяками под глазами. На нём висела куртка, и что-то в нём как будто съёжилось.
— Подпишешь? — спросил он, глядя в стол.
— Конечно, — кивнула она. — Вам же нужен уют у моря. Без мотора. Только руль и старая карта.
Он не понял. Или сделал вид. Она расписалась, встала и ушла.
На улице пахло весной. Первой, за долгое время, которую она могла почувствовать.
В кафе поставили новый кофемашину. Вадим торжественно объявил, что берёт на себя утреннюю смену, а Лена принесла коробку с табличкой: «Хозяйка — Марина. Только она тут рулит».
— И повесь над кассой, — шепнула она. — А то вдруг снова кто-то решит, что ты — разменная монета.
Марина повесила. Прямо посередине. И в первый раз за долгое время — выдохнула. Без страха, без чувства вины. Просто выдохнула. Потому что никто больше не потребует от неё сжечь свою жизнь ради чужого уюта.
