Вечером зашла в магазин. Купила себе красную рыбу. Маленький кусочек, стоил как ползарплаты. Но впервые за десять лет она купила его для себя. Не «маме на бутерброды», не «Лёшке на похмелиться», а себе — к вину.
Сидела на диване, пила вино, смотрела сериал и улыбалась. И тут:
БАМ-БАМ-БАМ! — кто-то колотил в дверь. Звук — как в боевике. Ольга чуть не подавилась.
— Оль, открой! — это был Алексей. — Я поговорить!
Она приоткрыла дверь — на цепочку.
— Я всё понял, Оль. Ну правда. Мы переборщили. Ты права. Но ты ж не можешь вот так взять и всё обрубить. Мы же семья.
— Какая семья, Лёша? Ты — мой дополнительный ребёнок, а не муж. Сколько лет ты сидишь на моей шее?
— Я найду работу! — вскинул он руки. — Клянусь, хоть грузчиком пойду. Только вернись. Или хотя бы карточку верни маме — у неё давление.
— У мамы не давление. У мамы жаба.
Он заткнулся. Стоял, переминаясь, как школьник у кабинета директора.
— Я без тебя не справлюсь, Оль…
— Ты и со мной не справлялся. Что изменится?
Он молчал. Потом вдруг сорвался:
— Да пошла ты! Ты думаешь, ты чего-то стоишь? Да кому ты нужна с твоими нервами, складками и своим вечно контролирующим взглядом?
— Лучше быть контролирующей, чем лежащей на диване тряпкой.
— Мы ж двадцать лет вместе! — выкрикнул он. — У нас всё было! У нас привычки, общая жизнь!
— Да. Привычка, что я всё тяну, а вы — тратите. Привычка — не уважать. Привычка — вытирать об меня ноги. Знаешь, Лёш, я нашла новую привычку — жить спокойно.
Она захлопнула дверь. И вдруг — рыдания. Сама не поняла, когда начала. Слёзы — не от жалости. От усталости. От облегчения.
Через пару дней ей позвонила соседка по лестничной площадке из прежней квартиры.
— Оль, ты что там натворила? У вас сегодня крики были, будто свекровь твою на дыбе тянули!
— Она орала на Алексея, что он жену упустил, что теперь она бомжевать будет, потому что «эта стерва всё заблокировала», и что её «суставы не переживут такой стресс». Потом выгнала его — представляешь? Вышвырнула на лестницу с пакетом вещей!
Ольга усмехнулась. Больно? Немного. Жалко? Нет. Поздно.
На работе к ней подошла Лариса.
— Слушай, я вот смотрю на тебя… Ты расцвела, честно. Ты раньше ходила как зомби, а сейчас — прям светишься. Новый роман?
— Новый я, — ответила Ольга.
Вечером — снова звонок. Но теперь — от адвоката.
— Ольга Сергеевна? Ваш супруг хочет подать на развод. И запросил раздел имущества.
— Ага. Пусть попробует. Я ему квитанции соберу — на двадцать лет. Квартиру я платила, мебель я покупала, кредиты на мне. Пусть попробует.
Она положила трубку и впервые за долгое время рассмеялась. Громко, искренне, с усталостью, но и с облегчением.
Всё казалось затихшим. Как будто кто-то выключил звук в этой семейной мыльной опере. Тишина — громкая, густая, неестественная.
Ольга встала утром, заварила кофе, надела свежую рубашку, подкрасила губы. Зеркало отразило женщину, которую она давно не видела: прямую спину, ясный взгляд и… улыбку. Маленькую, но свою.
Она уже не проверяла телефон каждые пять минут — кто там, чего просит, кто чем недоволен. Её больше не трясло при виде входящего от «Валентина С.». Нет — так нет. Ольга научилась говорить это слово, как броню. Прямо, чётко, без дрожи в голосе.
Но иллюзия покоя треснула через две недели.
На пороге её новой квартиры стояли двое. Один — Алексей, помятый, злой, с жёлтыми кругами под глазами. Второй — участковый.
— Добрый вечер, гражданка… — начал мужчина в форме.
— Женщина, — перебила Ольга. — Женщина. Добрый.
— Поступило заявление от гражданина Сидорова Алексея… эээ… супруга, что вы препятствуете его доступу к совместно нажитому имуществу.
