– Ну, наконец-то! – с порога закричала Галина, пытаясь протиснуться внутрь. – Мы уж думали, ты тут забаррикадировалась! Что за цирк, Ирина?
Ирина молча встала в проходе, не давая им войти.
– Я просила не приезжать.
– Что?! – Андрей оттолкнул сестру и шагнул к Ирине. Его лицо было багровым. – Ты совсем с катушек съехала? Мы приехали решить вопрос с квартирой! Галя покупателей нашла, они ждут!
– Не будет никакой продажи, – твердо сказала Ирина. – Я буду здесь жить.
Галина застыла с открытым ртом. Потом ее лицо исказилось от ярости. Она сделала шаг вперед и ткнула пальцем Ирине почти в грудь.
– Жить? Здесь? В этой дыре? Ты рехнулась! Ты рушишь все наши планы! Мы из-за тебя можем потерять выгодную сделку! Андрей машину хотел новую! Мы дачу планировали! Да что ты вцепилась в этот хлам! Эта квартира наша, семейная! Мы на нее планы построили!
Это была та самая фраза. Квинтэссенция всего. «Наша квартира». «Наши планы».
Ирина посмотрела на сестру мужа спокойным, почти безразличным взглядом. А потом тихо, но отчетливо произнесла:
– Во-первых, Галина, она не ваша. Она моя. А во-вторых… какие могут быть у вас на нее планы? Я ведь сегодня утром из самарской квартиры выписалась. С концами.
Наступила такая тишина, что было слышно, как за окном каркнула ворона. Андрей и Галина смотрели на нее, как на привидение. Их мозг отчаянно пытался обработать информацию. Выписалась. Это не просто слова. Это действие. Юридическое. Окончательное. Это был не бунт, это была декларация независимости.
– Как… выписалась? – пролепетал Андрей. Его вся спесь мгновенно слетела. Он выглядел растерянным и жалким.
– Обыкновенно. Подала заявление. Теперь мое место жительства – здесь. Город Сызрань, улица Советская, дом семь, квартира двенадцать. Так что ваши планы на «семейный актив» можете свернуть в трубочку. И уходите. Пожалуйста.
– Ты… ты… – Галина задыхалась от возмущения, но не могла подобрать слов. Вся ее напускная экспертность и псевдопсихология рассыпались в прах перед этим простым, безжалостным фактом.
– Ты подашь на развод? – спросил Андрей. В его голосе не было ни гнева, ни обиды. Только холодное осознание краха.
– Подам, – кивнула Ирина. – И на раздел имущества. Нашей самарской квартиры. Тебе достанется твоя законная половина. На новую «Весту», может, и не хватит, но на что-нибудь хватит. А теперь уходите.
Она не стала ждать их ответа. Просто медленно закрыла перед ними дверь, повернула ключ в новом замке и прислонилась к ней спиной. Она не чувствовала ни триумфа, ни злорадства. Только огромное, всепоглощающее облегчение. Как будто она много лет несла на плечах неподъемный мешок с камнями и наконец-то его сбросила.
Прошло полгода. За окном кружился первый редкий снег, ложась на ветви старого клена. В квартире Клавдии Петровны пахло краской, деревом и свежесваренным кофе. Ирина сама отциклевала и покрыла лаком старый паркет, сама переклеила обои, выбрав нежный фисташковый цвет. Она отмыла и отреставрировала старое кресло.
А на широком подоконнике, залитом бледным осенним солнцем, стояли в ряд горшочки с фиалками. Они цвели. Лиловые, белые, розовые.
Развод был в процессе. Андрей, оправившись от шока, пытался торговаться и скандалить, но Ирина была непробиваема. Она общалась с ним только через юриста. Она знала, что он получит половину их самарской квартиры, и была к этому готова. Это была справедливая цена за свободу.
Она уволилась из самарской библиотеки и устроилась в местную, сызранскую. Коллектив был меньше, зарплата тоже, но здесь ее ценили как редкого специалиста по старым фондам. Она записалась в кружок краеведения и с удивлением обнаружила, что история этого маленького волжского города увлекает ее не меньше, чем романы.
Иногда по вечерам она садилась в свое кресло, брала в руки томик Паустовского и смотрела на свои фиалки. Она обрела не просто квартиру. Она обрела место, где ее желания имели значение. Где ее «хочу» было важнее любого «надо». Она обрела себя. И эта тишина, которую она так жаждала, больше не казалась ей просто отсутствием шума. Это была музыка. Музыка ее новой, собственной жизни.
