– Я ничего не забыла, Денис. Но это наш дом. Наше пространство. Я боюсь, что…
– Ой, все, Марин, не начинай, а? – он махнул рукой и прошел на кухню, открывая холодильник. – Ну поживет мама с нами пару месяцев. Не развалимся. Мы же семья. Давай лучше чай пить с пирожными.
Он говорил так легко, будто речь шла о том, чтобы приютить на пару дней котенка. Марина поняла, что разговор окончен. Стены ее крепости уже дали первую трещину, а главный защитник даже не заметил этого. Она молча достала чашки, чувствуя себя невероятно одинокой.
Раиса Петровна приехала на следующий день, как и обещала. С двумя огромными чемоданами и десятком коробок. Денис, сияя, помогал ей заносить вещи.
– Мамуль, ну ты как на переселение народов собралась!
– Это только самое необходимое, сынок! – отмахивалась она, критически оглядывая прихожую. – Так, вот это сюда поставим. Мариночка, а что у тебя коврик такой затрепанный? Надо бы сменить.
Марина промолчала, стиснув зубы. Коврик был новый, просто не того цвета, который нравился свекрови.
Первые дни были затишьем перед бурей. Раиса Петровна осматривалась, принюхивалась, изучала территорию. Она была похожа на хищника, который затаился перед прыжком. Ее вторжение началось с мелочей. Сначала она передвинула вазу на обеденном столе. «Так свет лучше падает, цветочки тебе спасибо скажут». Потом переложила крупы в кухонном шкафу в «правильном» порядке. «А то у тебя все вразнобой, хозяйка».
Марина пыталась возражать:
– Раиса Петровна, мне так удобнее…
– Глупости, деточка, – безапелляционно отвечала свекровь. – Я сорок лет на кухне, я знаю, как удобнее.
Денис на робкие жалобы жены лишь отмахивался:
– Марин, ну ей скучно. Пусть занимается. Какая разница, где гречка стоит?
Но для Марины это была разница. Это был ее мир, ее порядок, который безжалостно нарушали. Она чувствовала, как ее вытесняют из собственного дома, как ее мнение перестает что-либо значить.
Через неделю Марина встретилась со своей старой подругой Светланой. Они сидели в небольшой кофейне в центре. Света, резкая и прямолинейная женщина, пережившая тяжелый развод и теперь твердо стоявшая на ногах, выслушала сбивчивый рассказ Марины и хмыкнула.
– Марин, ты в своем уме? Она же твою территорию метит. Как кошка. Сегодня вазочка, завтра – твой муж. Ты чего молчишь?
– А что я скажу? Денис считает, что я преувеличиваю. Она же «из лучших побуждений».
– «Из лучших побуждений» можно посоветовать, а не делать за твоей спиной. Это твой дом. Твои правила. Если ты сейчас границы не выставишь, она тебя съест и не подавится. Поверь мне, я таких «мамочек» насмотрелась.
Слова Светы больно резанули, но попали в самую точку. Марина и сама это чувствовала, но боялась признаться. Боялась конфликта, боялась испортить отношения с мужем.
Первый серьезный удар был нанесен через две недели. В ванной у Марины висел комплект дорогих, пушистых полотенец цвета лаванды. Она купила их себе в подарок на день рождения, долго на них смотрела в магазине. В тот день, вернувшись с работы, она обнаружила, что на их месте висят старые, застиранные полотенца свекрови.
– Раиса Петровна, а где… – начала Марина, зайдя на кухню, где свекровь командовала приготовлением ужина.
– А, полотенчики-то? Я забрала, – не оборачиваясь, ответила та. – Я же тебе их дарила на какое-то восьмое марта, забыла, что ли? Мне сейчас нужнее, у меня своих-то почти нет.
Марина застыла. Это была наглая ложь. Она прекрасно помнила, как покупала эти полотенца сама, на свои деньги.
– Вы мне их не дарили. Я их сама покупала.
Раиса Петровна медленно повернулась, и на ее лице была смесь удивления и обиды.
– Что ты такое говоришь, Мариночка? Память меня еще не подводит. Дарила, точно дарила. Ты, наверное, заработалась, все перепутала. Ну ничего, бывает.
Вечером, когда Марина попыталась объяснить ситуацию Денису, он посмотрел на нее уставшим взглядом.
– Марин, ну господи. Полотенца. Тебе жалко для мамы полотенец? Может, она и правда забыла. Или перепутала. Она в возрасте. Купим новые. Не делай из мухи слона, пожалуйста.
Именно в этот момент Марина почувствовала, как что-то внутри нее надломилось. Дело было не в полотенцах. Дело было в том, что ее слово, ее память, ее правда не стоили ничего против слова его матери. Ее просто списали со счетов, как неисправный прибор. Она проплакала полночи в ванной, чтобы никто не слышал.
После этого случая Раиса Петровна осмелела. Она начала действовать более открыто. Из гостиной исчезла пара фарфоровых статуэток. «Ой, это же из моего сервиза, я их на хранение вам давала!» Затем – набор серебряных ложек. «Сынок, это же наше фамильное серебро, прабабушкино! Пусть у меня полежит, надежнее будет».
