«Дрянная девчонка! Сделала дело и затихла мышью!» — закричала бабушка, гневно разыскивая Ёлку за проделки с гвоздиками

– Она опять рвала мои гвоздики, маленькая зараза! И вставляла их в волосы! Засранка!

Голос бабушки, визгливый и звенящий, разносился по всему дому. Ёлка съежилась под столом, поджав колени к груди, покусывая нижнюю губу.

– Дрянная девчонка! – бабушка не на шутку разозлилась. – Сделала дело и затихла мышью! – громкие шаги сотрясали половицы ступеней. – А ну, выбирайся из своей норы! Задам тебе сейчас! Мало тебя отец порет, мало!

Ёлка попробовала хихикнуть, но не получилось ничего, кроме тихого писка.

– Мышь! Точно! Серая мышь! Только попробуй еще раз тронуть мои гвоздики, пакостница!

И чего бабушка привязалась к этим гвоздикам! В этот раз у Ёлки даже получилось фыркнуть от возмущения, как у Бенгальского, любимого коня из отцовской конюшни. Еще есть Сирая, убогая – так бабушка её называет. И Власый, здоровый и крепкий, словно гора – это тоже бабушкины слова.

– Вот ты где! – худощавые ноги с выпуклыми синими змейками вен в теплых тапочках застыли прямо перед столом.

Пока Ёлка мысленно перечисляла всех обитателей конюшни, бабушка успела найти её. Как случалось всегда.

– Выходи, противная душегубка! – голос уже не звенел, напротив, стал сиплым и старческим, каким и положено быть в таком возрасте.

– Баб Ань, а сколько тебе лет? – спросила девочка, выглянув.

– Столько не живут, будь уверена! — уперев костлявые руки в не менее костлявые бока, пожилая женщина впилась взглядом, от которого у Ёлки всегда пробегал табун мурашек.

– Ага, сто! А ну, вылазь! Сейчас я тебе устрою! – бабушка вцепилась в копну волос, из которых тут же выпали ярко-красные цветы, и вытащила девочку из укрытия.

– Больно же, баб Ань! Не тяни так!

– Матери на тебя нет! — закричала женщина, тут же замолкнув.

Часы громко заголосили, а маленькая деревянная фигурка кукушки принялась то выскакивать, то вновь прятаться за створками маленького домика.

– Полоумная птица, – сказала бабушка, взглянув на большие и старые, как и она сама, часы. – Иди, суп ешь, — вздохнув, вышла из комнаты. – И не смей разлить на стол! – сурово добавила уже в коридоре.

Суп бабушка варила вкусный: из домашней куры и самодельной лапши. Он всегда получался жирным и сочным, с блестящими кругами – маленькими и большими – плавающими неспешно сверху, по жиже.

– Не ковыряйся, ешь всё подряд, — сказала женщина, проходя мимо девочки, которая вылавливала куски картофеля. – Вечно у тебя не как у людей!

– Не ругайся, баб Ань, — прошептала Ёлка.

– А по-другому как?! – бабушка развернулась, уперев руки в бока, и крепко сжала тонкие губы так, что они превратились в ниточку.