— И ты думал, я не узнаю? — Татьяна швырнула на стол мужские перчатки, пропахшие чужими духами. — Вся деревня уже шепчется, одна я дура последняя!
Иван отвел взгляд, разглядывая трещину на полу. Руки машинально сжались на спинке стула — на них еще остались следы тракторного масла, которое он не успел отмыть.
— Таня, ты чего? Какие шепчутся? Да кому какое дело…
— Не смей! — она с силой ударила ладонью по столу. — Не делай из меня идиотку. Я всё знаю про тебя и Марию Николаевну. С прошлого года знаю!
За стеной детской комнаты что-то упало. Восемнадцатилетний Николай наверняка слышал каждое слово — стены в их доме были тонкими, как и любые секреты в деревне.
Деревня Сосновка уже много лет жила по своим законам. Здесь всё оставалось прежним — заросшая бурьяном остановка, покосившийся магазин с хлебом и водкой, разбитая дорога. Только люди менялись — уезжали молодые, умирали старики, а оставшиеся упрямо держались за свои дома и огороды, как за последний спасательный круг.
Иван Сергеевич работал трактористом с девяносто второго. Пережил развал Союза, выстоял в девяностые, когда зарплату не платили месяцами, а вместо денег раздавали комбикорм. К 2013-му ему стукнуло сорок один, и он уже не мечтал о большем. Жена Татьяна — на три года младше, доярка, красивая когда-то, но измотанная работой и бытом. Дети: Николай, старший, шестнадцати лет, и Ольга, пятнадцати.
А потом в соседний дом въехали Виктор с Марией Николаевной. И что-то сломалось внутри Ивана.
— Это смешно, Вань, — Мария затягивалась сигаретой, стоя за сараем. — Нам обоим за сорок, а мы как подростки прячемся.
— Уедем, — он взял ее за руку. — Продам трактор, есть знакомый в городе, устроит на стройку. Начнем заново.
Она рассмеялась, но глаза остались холодными.
— Начнем? А что с твоими детьми? А с моими? Витя может быть скотиной, но он отец моих сыновей.
— Сколько можно терпеть? — Иван прижал ее к стене сарая. — Я же знаю, что он с твоей сестрой…
— С Людкой? — Мария поморщилась. — Это другое. Его к ней только на постель и тянет. А тебя ко мне зачем?
Вопрос повис в воздухе. Где-то хлопнула калитка, и они инстинктивно отпрянули друг от друга.
— Ты не понимаешь, мам, — Николай сидел на краю кровати, глядя на мать, лихорадочно складывающую вещи в чемодан. — Батя ни в кого не стрелял, это все Сергей подстроил!
— Какая разница, кто стрелял? — Татьяна замерла на мгновение, сжимая в руках детскую фотографию. — Отец уже два года как в другую бабу влюблен. А теперь еще и под суд пойдет. Думаешь, я хочу, чтобы Ольга росла с клеймом дочери убийцы?
— Но если доказать…
— Кому доказать, Коля? — она устало опустилась рядом с сыном. — Участковому, который у Сергеева отца на дне рождения пьет? Или председателю, который боится, что мы про его махинации расскажем? Здесь правды не найти.
Николай упрямо сжал губы:
— Я сам найду. У меня есть план.
Татьяна только покачала головой. В свои восемнадцать сын стал главным мужчиной в семье, но порой его упрямство пугало ее не меньше, чем неверность мужа.
