Кофеварка привычно зашипела, наполняя кухню ароматом свежемолотых зёрен. Я машинально протёрла и без того чистую столешницу — старая привычка занять руки, когда мысли блуждают где-то далеко. За окном серел обычный новосибирский март, снег уже почернел, но весны ещё и в помине не было.
— Мам, ты дома? — голос Андрея раздался из прихожей вместе со стуком закрывающейся двери.
— На кухне, — откликнулась я, доставая вторую чашку. Сын любил крепкий кофе без сахара, прямо как его отец когда-то.
Андрей вошёл в кухню, на ходу снимая пиджак. Выглядел усталым — работа в строительной компании выматывала, особенно в конце квартала. Присел на привычное место у окна, потёр переносицу.
— Слушай, мам, тут такое дело… — начал он, принимая из моих рук чашку. — Помнишь, мы говорили про приватизацию? Ну, квартиры этой.
Я кивнула, устраиваясь напротив. Конечно, помнила — разговоры шли уже месяца три, но как-то всё откладывалось.
— Так вот, завтра надо к нотариусу. В десять утра. Маринка уже всё подготовила, документы собрала. Тебе только прийти и подписать.
— А что подписывать-то? — спросила я, отпивая кофе. Горячо обожгло язык.
Андрей махнул рукой, мол, ерунда какая.
— Да формальность просто. Мы всё решили — ты не волнуйся. Отказ от приватизации оформишь, чтобы процесс не затягивать. Потом всё равно всё останется в семье, какая разница?
Что-то кольнуло под рёбрами. Неприятно так, тревожно.
— Андрюш, а может, мне почитать сначала? Я ведь в этом ничего не понимаю…
Сын поморщился, словно я сказала глупость.
— Мам, ну что ты как маленькая? Там юридический язык, всё равно не разберёшься. Мы с Мариной всё изучили. Доверься нам, мы же не чужие.
Не чужие. Конечно, не чужие. Родной сын, невестка, с которой вот уже восемь лет под одной крышей. Внук Димка, свет в окошке. И всё-таки это неприятное чувство не отпускало, царапало где-то внутри.
— Просто подпиши завтра, и всё. Не усложняй, — Андрей допил кофе одним глотком, поднялся. — Мне ещё на работу документы дома доделать надо.
Я смотрела, как он уходит, и думала — когда это началось? Когда мой мальчик, которому я косички в садике заплетала, стал разговаривать со мной таким тоном? Будто я старая и глупая, будто моё мнение — пустой звук.
Допила остывший кофе. Горечь осталась не только на языке.
Нотариальная контора располагалась в старом доме на Красном проспекте. Я поднималась по скрипучей лестнице, держась за перила — колено опять ныло, барометр никакой не нужен с такими суставами. В приёмной уже сидели Андрей с Мариной, оба при параде, невестка даже помаду яркую накрасила.
— Елена Петровна, проходите, — секретарша, молоденькая девчонка с ярко-рыжими волосами, протянула мне пачку бумаг. — Вот здесь подпишите, и здесь, и вот тут ещё.
Я взяла ручку, но что-то заставило меня пробежаться глазами по тексту. Слова прыгали, сливались — без очков плохо видно, а я их, как назло, дома забыла. «Отказываюсь от участия в приватизации… безвозмездно… без права…»
— Андрюш, а что значит «безвозмездно»? — спросила тихо, чувствуя, как все взгляды устремились на меня.
Марина закатила глаза — я краем глаза заметила.
— Мам, ну мы же объяснили. Это формальность. Подписывай давай, у нотариуса ещё люди после нас.
Нотариус, полная женщина в строгом костюме, смотрела выжидающе. Секретарша постукивала ногтем по столу. Все ждали. А я сидела с ручкой в руке и чувствовала себя школьницей, которую вызвали к доске, а она урок не выучила.
— Елена Петровна, если вы не готовы подписывать… — начал нотариус.
— Готова, готова, — поспешно сказала я. Стыдно стало — взрослая женщина, шестьдесят лет, а веду себя как…
Подписала. Один росчерк, второй, третий. Рука дрожала немного — от волнения, наверное. Или от того предчувствия, которое с утра не отпускало.
— Вот и отлично, — Марина первая поднялась. — Спасибо вам большое.
Это нотариусу спасибо, а мне — ни слова. Будто мебель переставили, не более.
На улице Андрей сразу полез за сигаретами — бросил вроде, но в стрессовые моменты срывается.
— Мам, ты домой? Мы тут ещё в банк заскочим по делам.
— Домой, — кивнула я. — Обед приготовлю к вашему возвращению.
Шла по проспекту и думала — почему мне так тошно? Вроде ничего страшного не произошло. Сын сказал — формальность. Но это ощущение, будто меня обокрали, не проходило. Будто что-то очень важное у меня забрали, а я сама отдала, даже не сопротивляясь.
