Дома долго мыла руки. Смывала невидимые чернила, которыми подписала непонятные бумаги. Но ощущение грязи не проходило.
Письмо, которое всё изменило
Май выдался на редкость тёплым. Я возилась на балконе с рассадой помидоров, когда услышала звонок в дверь. Почтальонша, Валентина Сергеевна, стояла на пороге с заказным письмом.
— Елена Петровна, вам из Росреестра. Распишитесь вот тут.
Сердце ёкнуло. Официальные письма никогда не приносят хороших новостей — это я за шестьдесят лет жизни усвоила крепко.
Вскрыла конверт прямо в прихожей. Читала, и буквы расплывались перед глазами. «Уведомляем вас… государственная регистрация права собственности… Белов Андрей Сергеевич и Белова Марина Владимировна…»
Моего имени в документе не было.
Села прямо на табуретку в прихожей. В голове шумело, как в пустой раковине, когда к ней ухо приложишь. Перечитала ещё раз. И ещё. Может, я что-то не так поняла?
Набрала Андрея. Длинные гудки, потом его голос — раздражённый, усталый:
— Мам, я на совещании. Что случилось?
— Андрюш, мне тут письмо пришло… Из Росреестра. Там написано, что квартира на вас с Мариной оформлена. А меня там нет.
Пауза. Слышно было, как он отходит куда-то, хлопает дверь.
— Мам, ну мы же говорили. Всё оформлено, как и планировали.
— Но я же здесь живу! Это мой дом!
— И будешь жить, кто тебя выгоняет? Не начинай, пожалуйста. Мы всё сделали правильно. Для блага семьи.
— Для чьего блага? — голос сорвался, стал тонким, жалким. — Андрей, я же твоя мать!
— Вот именно. И как мать должна понимать, что мне с Мариной виднее, как лучше. У нас ребёнок растёт, ему жильё понадобится. Всё, мам, мне пора. Вечером поговорим.
Он отключился. А я сидела с телефоном в руке и чувствовала, как что-то внутри ломается. Медленно, со скрипом, как старая половица.
Вечером они вернулись поздно. Марина сразу в спальню ушла — устала, видите ли. Андрей на кухню зашёл, где я сидела с остывшим чаем.
— Мам, ну что ты себя накручиваешь? Живи как жила. Ничего не изменилось.
— Всё изменилось, — тихо сказала я. — Вы меня обманули.
— Никто тебя не обманывал! — вспылил он. — Ты подписала документы добровольно. Мы тебя не заставляли.
— Но вы не сказали правду…
— А ты не спрашивала! Подписала и подписала. Теперь что, скандал устраивать?
Он ушёл, хлопнув дверью. А я осталась сидеть в темнеющей кухне. В окне зажигались огни соседних домов. Где-то там живут люди, у которых есть дом. А у меня теперь нет. Есть только разрешение жить в чужой квартире. Милость сына и невестки.
Первый раз за много лет я плакала. Тихо, чтобы не услышали. Солёные слёзы капали в остывший чай, делая его ещё более горьким.
Кабинет юриста оказался крошечным — на третьем этаже старого офисного здания, между стоматологией и турагентством. Александр Павлович, мужчина лет пятидесяти с усталыми глазами, внимательно изучал мои документы.
— Значит, вы подписали отказ от приватизации, не понимая последствий? — уточнил он, поднимая взгляд поверх очков.
Я кивнула, комкая в руках платок.
— Сын сказал, что это формальность. Что всё останется в семье. Я не знала, что теряю право на квартиру. Я в этом не разбираюсь, мне шестьдесят лет, я всю жизнь инженером проработала, а не юристом…
— Понимаю, — он откинулся в кресле, оно жалобно скрипнуло. — Елена Петровна, шанс есть. Но нужно доказать, что вы не осознавали последствий. Были ли свидетели того разговора с сыном? Может, вы принимали какие-то лекарства, которые могли повлиять на ясность сознания?
Лекарства… Точно! Я же после операции на колене сильные обезболивающие пила. Голова от них кружилась, соображала плохо.
— Да, я принимала трамадол. После операции. У меня где-то рецепт сохранился…
— Отлично. Несите все медицинские документы. И попробуйте вспомнить, может, кто-то ещё знал о вашей ситуации? Соседи, знакомые?
Я вышла от юриста с странным чувством. Будто проснулась после долгого сна. Всю жизнь я молчала, соглашалась, не спорила. С мужем, пока был жив — он всегда лучше знал. С сыном — ну как с ребёнком спорить, даже если ему уже под сорок?
Дома полезла в старую тумбочку, где хранила медицинские бумаги. Рецепты, выписки, направления — всё аккуратно по папкам, по годам. Нашла нужное — март, как раз тот период, когда подписывала отказ.
Позвонила Галине, бывшей коллеге. Мы с ней иногда созванивались, делились новостями.
— Галь, помнишь, я тебе рассказывала про приватизацию? Ну, что Андрей затеял?
