Я открыла дверь ключом, который нашла в папиных вещах, и вошла внутрь. Пахло красками, бумагой и тем особенным запахом творчества, который всегда окружал отца. На стенах висели его чертежи — проекты реставрации церквей, планы новых жилых кварталов, эскизы фонтанов и скверов.
В углу стоял большой чертёжный стол, за которым папа работал до последних дней. На нём лежали незаконченные проекты — он планировал реконструкцию старой школы на окраине города. Рядом с чертежами лежала записка его рукой: «Поговорить с Мариной Сергеевной о финансировании. Дети должны учиться в красивых зданиях».
Я села на его рабочий стул и попыталась представить, сколько часов он провёл здесь, склонившись над проектами. Сколько зданий появилось в городе благодаря его работе, сколько людей живут сейчас в квартирах, которые он помогал проектировать.
В шкафу нашла папку с письмами от благодарных клиентов. Молодые семьи писали, как счастливы в новых квартирах. Директора школ благодарили за красивые проекты. Городская администрация отмечала его вклад в развитие Владимира.
— Папа, — сказала я вслух. — Теперь я понимаю, почему ты оставил мне мастерскую.
Он хотел, чтобы его дело продолжилось. Не обязательно мной — я ведь филолог, а не архитектор. Но через тех людей, которые будут работать в этом пространстве, дышать этой атмосферой творчества.
К вечеру у меня созрел план. Я договорилась с арендодателем о продлении договора и решила превратить часть мастерской в коммунальное пространство для молодых художников, дизайнеров, архитекторов. Пусть здесь снова кипит жизнь, пусть создаются новые проекты.
Квартиру я тоже решила не продавать. Нашла объявление от студентки художественного института — девочка искала жильё недорого, готова была ухаживать за цветами и поддерживать порядок. Идеальный вариант.
Так папино наследство получило новую жизнь, а я — новый смысл для периодических поездок во Владимир.
Дома в Москве я долго думала, стоит ли писать Ларисе и Игорю. С одной стороны, хотелось объяснить им свои решения, рассказать о том, как я распорядилась наследством. С другой стороны, наши отношения были испорчены, и любая попытка общения могла восприниматься как желание оправдаться.
Но в итоге я всё-таки написала. Сначала Ларисе — она всё-таки была мягче Игоря, более склонна к диалогу:
«Лариса, знаю, что мы давно не общались. Хочу рассказать, что сделала с папиным наследством. Квартиру сдаю студентке за символическую плату — пусть молодёжь живёт в центре, а не на окраине. Мастерскую превратила в творческое пространство для художников и архитекторов. Думаю, папа был бы рад такому решению. Иногда забота о себе — это тоже уважение к семье. Ты сама решай, какой она у тебя будет.»
Отправила сообщение и выключила телефон. Не хотела видеть реакцию, не хотела новых объяснений и оправданий. Сказала то, что считала нужным, — остальное уже не моя ответственность.
Игорю писать не стала. После того разговора с адвокатом он показал своё истинное лицо — злое, агрессивное, готовое на всё ради денег. С такими людьми лучше не общаться вообще.
Вечером того же дня мне позвонила Валентина Петровна:
— Катенька, а ты как-то посвежела. Лицо другое стало.
— Конечно. Видно, что груз с плеч свалился.
Она была права. Я действительно чувствовала себя легче, свободнее. Впервые за много лет не ощущала вины за то, что живу в Москве, за то, что редко приезжала к папе, за то, что поступаю так, как считаю правильным.
На следующий день пришёл ответ от Ларисы. Короткий, без эмоций:
«Поняла. Наверное, ты права. Жаль только, что мы теперь как чужие.»
Я перечитала сообщение несколько раз. В нём не было злости или обиды — скорее усталость и какое-то примирение с ситуацией. Может быть, со временем наши отношения наладятся. А может, и нет. Но это уже не будет зависеть только от меня.
Через неделю мне позвонила та самая студентка, которая сняла папину квартиру. Марина, третий курс института культуры.
— Екатерина Борисовна, а вы знаете, что у вас в мастерской уже появились первые посетители? Молодой архитектор пришёл, спрашивает, можно ли поработать за большим столом. А ещё девочка-дизайнер интересуется, нельзя ли устроить там выставку студенческих работ.
— Конечно можно, — улыбнулась я. — Для этого всё и затевалось.
— А вы не подумали, что это могло бы стать постоянным? Я могу помочь с организацией, у меня опыт есть. В институте мы такие пространства создавали.
После разговора с Мариной я поняла — папино дело действительно продолжается. Не так, как он сам его вёл, но в том же духе. Помогать людям творить, создавать красоту, делать мир лучше.
А я впервые за много лет почувствовала, что поступила правильно. Не потому, что кто-то меня одобрил или осудил, а потому, что слушала свою совесть, а не чужие упрёки.
Вечером я достала фотографию папы — он стоял рядом со своим последним проектом, детским садом в новом районе. Улыбался, держал в руках чертежи. Счастливый человек, который нашёл своё призвание и следовал ему до конца.
— Спасибо, папа, — сказала я его изображению. — За урок, за доверие, за то, что научил меня не сдаваться.
Он не ответил, конечно. Но я почувствовала, что он бы одобрил мой выбор. И этого было достаточно.
Обсуждают прямо сейчас
