– Катя, ну что ты сразу кричишь? – Сергей поставил сумку с продуктами на кухонный стол, устало потирая виски.
Катя стояла у плиты, уперев руки в бёдра. Её тёмные волосы, обычно аккуратно собранные в пучок, выбились из резинки, а в глазах горел тот самый огонь, который Сергей называл «Катин бунт». На плите шипела сковорода с картошкой, а рядом лежала одинокая луковица – весь сегодняшний «улов» из холодильника.
– Я не кричу, – отрезала Катя, хотя её голос дрожал от раздражения. – Я спрашиваю: как мне накормить троих детей, тебя и себя, если в кошельке три копейки, а ты опять притащил только макароны и кетчуп?
Сергей вздохнул, глядя на потёртый линолеум под ногами. Их кухня в старенькой двушке на окраине Екатеринбурга была маленькой, но уютной – с выцветшими занавесками в ромашку, старым столом и полкой, где Катя хранила свои баночки с крупами. Но сейчас эта кухня казалась полем боя, где каждый шаг грозил новым взрывом.
– Я же сказал, – начал он, стараясь звучать спокойно, – сейчас деньги нужны на другое. Скоро всё наладится, Катюш. Потерпи.
– Потерпеть? – Катя резко повернулась, чуть не сбив ложку со стола. – Серьёзно? Ты третий месяц твердишь про «скоро», а я уже картошку с хлебом детям подаю и называю это «ужином»!
Кухня наполнилась запахом подгоревшей картошки. Катя метнулась к плите, выключила газ и с досадой швырнула полотенце на стол. Сергей молчал, чувствуя, как в груди нарастает ком. Он знал, что Катя права. Знал, что она устала. Но и он сам был на пределе.
Они с Катей поженились восемь лет назад, когда обоим было чуть за двадцать. Тогда всё казалось проще: они снимали крохотную студию, ели пельмени из пачек и смеялись над своей «студенческой» жизнью. Потом родилась Маша, через два года – Ваня, а ещё через три – Лизка. Любовь никуда не делась, но быт накрыл их, как снежная лавина. Сергей работал инженером на заводе, Катя – администратором в фитнес-клубе, пока не ушла в декрет. Их зарплаты едва хватало на ипотеку, коммуналку и детские нужды. А теперь ещё и этот его план…
– Серьёзно, Серж, – Катя села на табурет, устало потирая лоб. – Я не могу больше. Ты хоть объясни, на что ты копишь?
Сергей замялся. Он не хотел рассказывать. Не сейчас. Не когда Катя смотрит на него так, будто он предатель, укравший последние крохи семейного счастья. Но её взгляд – острый, как нож, которым она резала ту несчастную луковицу – не оставлял шансов.
– Ладно, – выдохнул он. – Я коплю на машину.
– На машину?! – Катя вскочила, чуть не опрокинув табурет. – Ты шутишь? Нам жрать нечего, а ты про машину?
– Катя, послушай, – Сергей поднял руки, словно защищаясь. – Это для нас. Для семьи. Чтобы детей в сад и школу возить, чтобы на дачу к твоей маме ездить без этих проклятых автобусов. Чтобы Лизку в больницу, если что, быстро доставить. Помнишь, как мы в прошлом году три часа ждали скорую?
Катя молчала, глядя в пол. Она помнила. Лизка тогда задыхалась от жара, а скорая застряла где-то в пробке. Они с Сергеем сидели у кроватки, держась за руки, и молились, чтобы всё обошлось. Обошлось. Но тот страх до сих пор жил в её сердце, как заноза.
– И сколько ты уже накопил? – тихо спросила она.
– Почти половину, – ответил Сергей, избегая её взгляда. – Ещё пару месяцев, и…
– Половину?! – Катя снова вспыхнула. – То есть ты полгода урезал наш бюджет ради этой машины, а мне ничего не сказал?
– Я хотел сюрприз сделать, – буркнул он. – Думал, обрадуешься.
– Сюрприз? – Катя рассмеялась, но смех был горьким, как пережаренный кофе. – О, я в восторге! Просто в восторге, Серж! А пока ты копишь на свой сюрприз, я тут котлеты из воздуха жарю!
Дверь в кухню скрипнула, и в проёме появилась Маша – их восьмилетняя дочь с косичками и серьёзными карими глазами.
– Мам, вы опять ругаетесь? – спросила она, теребя край футболки.
Катя осеклась. Сердце сжалось – не от злости, а от стыда. Она ненавидела, когда дети становились свидетелями их ссор.
– Нет, Машуль, – мягко сказала она, подходя к дочери и обнимая её. – Мы просто… обсуждаем ужин.
– А будут котлеты? – с надеждой спросила Маша.
Катя бросила взгляд на Сергея. Тот отвёл глаза, словно провинившийся школьник.
– Будут, – ответила Катя, хотя внутри всё кипело. – Из воздуха. Самые вкусные.
Она вернулась к плите, включила газ и начала нарезать луковицу с такой яростью, будто это была не луковица, а все её проблемы. Сергей молча вышел из кухни, оставив за собой тяжёлую тишину.
Маша сидела за столом, болтая ногами и рисуя что-то в тетрадке. Катя взглянула на дочку и почувствовала укол вины. Дети не должны видеть, как их родители ссорятся из-за денег. Не должны думать, что котлеты – это роскошь. Она глубоко вдохнула, стараясь успокоиться.
– Мам, а можно я помогу? – спросила Маша, отложив карандаш.
– Конечно, солнышко, – улыбнулась Катя, хотя улыбка далась ей с трудом. – Давай картошку почистим.
Маша с энтузиазмом схватила картофелину и нож. Катя следила за ней краем глаза, думая о том, как всё изменилось за последние годы. Когда-то они с Сергеем могли позволить себе спонтанные походы в кафе, поездки на выходные, даже маленькие подарки друг другу. А теперь? Теперь она считает каждую копейку, покупает одежду детям только на распродажах и раз в неделю проверяет, не протекает ли кран в ванной, потому что счёт за воду – это ещё одна головная боль.
В соседней комнате раздался смех – Ваня и Лизка играли в какую-то свою игру, строя замок из подушек. Их звонкие голоса пробивались сквозь стены, напоминая Кате, ради чего она терпит всё это. Ради них. Ради их улыбок, их здоровья, их будущего. Но как объяснить это Сергею, который, похоже, живёт в своём мире, где машина важнее ужина?
Когда картошка была почищена, Катя достала из шкафа пачку макарон. Опять макароны. Она ненавидела их всей душой – эти жёлтые спиральки, которые стали символом их финансовой ямы. Но выбора не было. Она поставила кастрюлю на плиту и повернулась к Маше.
– Знаешь, – сказала она, стараясь звучать весело, – сегодня у нас будет итальянский вечер! Макароны с соусом и… картофельный гарнир!
– Самый лучший, – Катя подмигнула, хотя внутри всё сжималось. – Соус «Катин секрет».
Она открыла холодильник, достала полбанки кетчупа и остатки сметаны. Смешала их в миске, добавила щепотку соли и немного сушёного укропа – всё, что осталось от её «кулинарных запасов». Получился соус – не ахти, конечно, но лучше, чем ничего.
