Катя молчала, будто собиралась с духом. За окном мелькали прохожие — кто-то шёл, кутаясь в шарф, кто-то нёс букет хризантем. Ноябрьская морось липла к стеклу, отражая тусклые огни кафе. Лариса смотрела на сестру мужа и ждала.
— Я не хотела, чтобы всё так вышло, — наконец выдохнула Катя. — Мама просто… она всегда решает за меня. Я привыкла, что если что-то не так — она придёт и всё устроит. А тут — не устроила.
— Может, пора начать решать самой? — мягко спросила Лариса.
Катя усмехнулась — криво, без радости. — Говоришь, как психолог. Только я не умею. Я пробовала, честно. После института устроилась в турагентство, потом — в офис продаж. Меня хватало на месяц-два. Потом начинались панические атаки, бессонница, тошнота. Я уходила. Мама говорила: “Зачем тебе мучиться, отдохни”. Вот я и отдыхаю уже шестой год.
— А к врачу обращалась?
— Разок. Сказали — тревожное расстройство. Назначили таблетки, но они дорогие. А мама сказала: не травись этой химией, лучше чай с мятой попей.
Лариса вздохнула. — Катя, я не психиатр, но если хочешь, я помогу тебе найти специалиста. Оплачу первые приёмы. Но дальше — ты сама.
Катя удивлённо подняла глаза. — Зачем тебе это? После всего?
— Потому что я не хочу воевать, — спокойно ответила Лариса. — Я хочу, чтобы ты жила своей жизнью, а не через нас. Чтобы тебе не нужно было ждать, пока мама или Максим решат твои проблемы.
Катя молчала, потом вдруг опустила взгляд и тихо сказала: — Мама сказала, что ты настроила Максима против семьи. Что ты забрала его у нас.
— Мама ошибается. Я не забирала. Я просто хочу, чтобы он жил своей жизнью, а не твоей и не её.
Катя нервно рассмеялась. — Она тебе этого не простит. Для неё всё просто: если ты не с ней — ты против.
— Пусть так. Но, может, хотя бы ты попробуешь понять.
Катя кивнула. — Я попробую. Правда.
Когда Лариса вечером вернулась домой, Максим ждал её на кухне. На столе стояли две чашки чая и открытая пачка зефира. Он выглядел настороженно, как ученик перед выговором.
— Мы поговорили. Спокойно. Она не враг, Макс. Просто… запутавшийся человек.
— Нет. Ни слова. Наоборот — сказала, что жалеет, что мама вмешалась.
Максим удивился. — Серьёзно?
— Угу. Я предложила оплатить ей несколько сеансов у психотерапевта. Если захочет — найду специалиста.
Он нахмурился. — Ты уверена, что это хорошая идея?
— Да. Потому что в противном случае всё повторится. Ей нужна помощь, не подачка.
Максим долго молчал, глядя в чашку. — Знаешь, мама мне сегодня звонила.
— Ого. И что сказала?
— Что ты меня зомбируешь. Что я стал “мягкотелым” и “женским подкаблучником”.
— Приятно слышать, — сухо заметила Лариса.
— Я ей объяснял, что просто не хочу отдавать квартиру. Она не слушает. Говорит: “Катя погибает в этих стенах, а вы живёте как короли”.
Лариса хмыкнула. — Да, с ипотекой, коммуналкой и новой стиралкой в кредит мы, конечно, прямо короли.
Максим усмехнулся, но быстро посерьёзнел. — Мне её жалко, Лара. С одной стороны — ты права. С другой… это ведь мама. Она одна.
— Жалеть можно, — сказала Лариса мягко. — Но нельзя позволять, чтобы на чувстве жалости тобой управляли. Это разные вещи.
Он кивнул, но взгляд остался тревожным. — А если она перестанет со мной разговаривать?
— Значит, так будет. Иногда родителям тоже нужно взрослеть.
Через неделю у Кати начались сеансы. Лариса записала её к спокойной женщине, психологу с опытом. Катя сначала нервничала, потом постепенно привыкла. Писала Ларисе короткие сообщения: “Нормально прошёл приём”, “Психолог говорит, я не безнадёжная”, “Может, попробую искать работу”.
Максим читал переписку, и в его глазах впервые за долгое время мелькнуло что-то похожее на надежду. — Может, всё и правда наладится, — сказал он.
— Если не мешать — наладится, — ответила Лариса.
Но спокойствие длилось недолго.
В начале декабря Светлана Игоревна появилась снова — вечером, как обычно, без звонка. На этот раз не с сумкой, а с папкой документов. — Я пришла по делу, — заявила она с порога.
Лариса обменялась взглядом с Максимом и поняла — сейчас опять начнётся.
— Какое ещё дело, мама? — насторожился он.
— Катя нашла работу, — сказала она тоном, в котором должно было звучать торжество, но звучало раздражение. — В какой-то рекламной фирме, по знакомству. Три дня отходила — и уже плачет. Говорит, тяжело, коллектив токсичный. Я решила: так больше нельзя. Я нашла вариант, как всё решить.
