Ночь была тяжёлая. Сергей ворочался, вставал к холодильнику, курил на балконе, чего не делал уже год. — Думаешь, она врёт? — спросил он, вернувшись в постель. — Не знаю, — Марина отвернулась к стене. — Может, и нет. — Надо съездить, — тихо сказал он. — Делай, как считаешь нужным.
Наутро он уехал. Без лишних слов, с пакетом продуктов, как когда-то.
Валентина Петровна открыла дверь почти сразу, как только он позвонил. — Серёженька… сынок… — голос сорвался, глаза блестели. Он вошёл, огляделся. В квартире пахло сыростью и старостью. Пыль, невымытые чашки, серый свет через занавески. — Мам, ты что, даже отопление не включила? — Экономлю, — виновато улыбнулась она. — Всё равно ведь одна, зачем топить?
Сергей молча подошёл к батарее, повернул вентиль, потом пошёл на кухню, включил чайник, открыл окно — влетел свежий воздух. — Ты ведь не должна жить вот так, — сказал он. — А как иначе? Лена говорит, денег нет. Пенсия маленькая, продала дачу, думала, хватит — а не хватило.
Он сел за стол, закрыл глаза. — Мам, а зачем ты тогда всё на неё переписала? — Я думала, она останется рядом. Что ты свой дом построишь, а у неё крыша над головой будет. Думала, вас не обижу — вы же сильные.
Он ничего не ответил. Смотрел, как чайник закипает, и чувствовал, что его злость тает, уступая место пустоте.
— Серёж, — тихо сказала мать. — Я бы всё вернула, если бы могла. Да только поздно.
Дома Марина встретила его молчанием. Только поставила ужин, глядя, как он снимает куртку. — Ну? — Плохо всё, — коротко ответил он. — Она стареет, слабеет. Елена не помогает. — Вот пусть теперь сама и живёт с тем, что выбрала, — сказала Марина. — Ей тяжело, — возразил он. — А нам, по-твоему, легко было?
Он замолчал. Впервые за долгое время между ними встала холодная стена.
Декабрь выдался снежным, светлым. Город утопал в гирляндах, по дворам пахло мандаринами и хвойными ветками. Марина бежала с работы с подарками для Максима, и вдруг зазвонил телефон. Номер матери Сергея. Она не ответила. Потом пришло сообщение:
“Сереженька, я оставила для вас письмо. В серванте, под часами. Прости меня. И скажи Марине — она была права.”
Вечером Сергей вернулся домой поздно, с серыми глазами и каким-то странным спокойствием в лице. — Она уехала, — сказал он. — В дом престарелых. Сама. Лена отвезла. — И что? — спросила Марина. — Оставила письмо. Он достал из кармана конверт. Развернул. Бумага дрожала в руках.
“Сынок, я поняла слишком поздно. Всё, что я пыталась удержать — развалилось. Я верила, что доброта вознаграждается, а вышло наоборот. Простите меня за то, что заставила вас страдать. Всё остальное — в папке.”
Сергей поехал на следующий день. Квартира стариков встретила его тишиной. Он нашёл папку там, где она писала. Старые бумаги, квитанции, фотографии. И новое завещание.
“Всё имущество — Сергею и Марине, поровну. Если не примут — продать и перечислить детскому дому.”
Он долго сидел с этой бумагой в руках, потом закрыл глаза и впервые за много лет заплакал. Не от радости, не от облегчения — просто потому, что всё это наконец закончилось.
Когда он вернулся домой, Марина встретила его у двери. — Что там? — спросила. Он протянул ей документ. Она прочитала молча, потом тихо сказала: — Знаешь, уже не важно. — Согласен, — ответил он. — Ничего не исправишь бумагами.
Они сидели на кухне, молчали. За окном падал снег, лампа мягко освещала стол. Максим в соседней комнате пел новогоднюю песню, а в доме впервые за долгое время было ощущение мира.
— Может, съездим к ней? — спросила Марина. — Съездим, — сказал Сергей. — Только не потому, что должны. А потому что можем.
Она кивнула. И впервые за многие месяцы в груди не было обиды. Только тихое, чистое сожаление — за всё, что они с Сергеем потеряли, пока пытались быть “правильными”.
Через неделю они приехали. Дом престарелых стоял на окраине города, у лесопарка, утопая в снегу. Валентина Петровна сидела у окна, в вязаном платке, и, увидев сына, улыбнулась. — Я знала, что вы придёте, — сказала она. — Мы ведь семья, мам, — тихо ответил он. Марина поставила на стол свёрток с фруктами и вареньем. — Без упрёков, ладно? — добавила она. — Без, — улыбнулась старуха. — Теперь всё без.
Они сидели, пили чай. Разговор шёл тихий, почти мирный. Снег падал за окном, укрывая землю мягким белым покровом.
Когда они вышли на улицу, Марина взяла Сергея за руку. — Знаешь, мне кажется, мы всё-таки не зря всё это пережили. — Почему? — Потому что теперь я точно знаю, что такое настоящая семья. Это не наследство и не кровь. Это выбор. Каждый день.
Сергей сжал её пальцы. И снег пошёл сильнее — густой, тихий, будто накрывая все старые ссоры и обиды, оставляя под собой только чистую землю. Их новую жизнь.
