– Так я тебе говорю, Максим, или ты с матерью своей разберёшься, или я сама это сделаю. Только потом не ной! – голос Лены звенел, будто кто-то натянул струну до предела.
Максим стоял посреди кухни, в одной майке, с чашкой холодного кофе в руке, и смотрел на жену так, будто впервые её видел. Сентябрь тянул за окнами мелкий дождь, по подоконнику текли мутные струйки, а в квартире стояла вязкая, тягучая тишина.
– Что значит “разберёшься”? – нахмурился он. – Она же просто пришла в гости, как мать, посмотреть, как мы живём.
– В гости? – усмехнулась Лена. – С ключами от моей квартиры? Без звонка? С “в гости” у неё как-то всегда выходит с ревизией. Полезла в холодильник, в кастрюлю, бельё пересчитала, и всё это — с видом прокурора. Да я бы ещё поняла, если бы добро несла. А она несёт одно — злость и укоры.
Максим тяжело выдохнул, опустился на табурет. – Лена, ну нельзя же вот так. Это же мама. Она просто… волнуется.
– Да пусть волнуется у себя дома! – повысила голос Лена. – Я ей уже сказала: без приглашения не приходить. А она опять вчера с утра пораньше заявилась, в грязных сапогах, даже не разулась. Начала указывать, что и как мне делать. “Пол не так вымыт, шторы страшные, ты не хозяйка, а недотёпа.” И вот ты мне скажи, Максим, как долго я должна терпеть?
Максим молчал. На его лице всё было написано — привычное бессилие, страх, обида, но не за жену, а за мать.
– Ты могла бы просто не обращать внимания, – наконец выдавил он. – Сказать “да, мама, конечно, мама” — и всё. Чего раздувать из мухи слона?
– Ага, то-то она мне чуть руку не выкрутила, когда я ложку у неё из кастрюли вытащила. – Лена показала ему синяк на запястье. – Вот это, по-твоему, муха?
Он резко поднялся, схватился за голову. – Господи, ну и зачем всё это? Ну неужели нельзя было просто… промолчать?
– Промолчать?! После того как она меня оскорбила в моём же доме? – голос Лены дрожал, но не от слабости, а от ярости, которая давно копилась. – Нет, Максим. Я больше не буду терпеть ни её, ни твои отмазки.
Она подошла к двери, открыла её и глухо сказала: – Завтра поменяю замки.
Максим обернулся, не веря. – Лена…
– Да, замки. – Лена говорила уже спокойнее, ровно, как судья, выносящий приговор. – У твоей матери ключей больше не будет. И если ты против – можешь идти к ней.
Муж хотел ответить, но не смог. Только зубы стиснул, будто от боли, и ушёл в зал.
Вечером он устроил спектакль. Сидел в темноте, не включая свет, демонстративно не ел, будто бы голодовку объявил. Лена зашла, включила лампу.
– Что ты устраиваешь, Максим? Детский сад, честное слово.
– Ты просто не понимаешь, что делаешь, – тихо сказал он. – Мы же семья.
– А где ты был, когда твоя мама меня унижала? – спокойно спросила Лена. – Когда я по ночам ревела от обиды? Ты хоть раз за меня слово сказал?
Максим замялся. – Ну… я не хотел конфликта…
– А я не хочу жить в цирке. – Она отвернулась. – Мне нужен муж, а не маменькин сынок.
Он вскочил, зашёлся в гневе. – Да как ты смеешь так говорить про мою мать?!
