Марк кивнул, чувствуя, как в груди появляется первый проблеск надежды.
— Второе, и главное — дети. Саша и Лиза. Их мнение, если им исполнилось десять лет, суд будет учитывать. С кем они хотят остаться? Ты говорил, они были на твоей стороне.
— Да, — голос Марка дрогнул. — Сын прямо сказал, что ему стыдно за маму. Дочь плакала.
— Это хорошо. Очень хорошо. Но одного желания детей мало. Нужно доказать, что твое материальное положение, жилищные условия и моральный облик позволяют тебе их содержать и воспитывать. У тебя стабильная работа, квартира в ипотеке, но она твоя. Вернее, ваша, общая.
— А если она захочет выписать меня отсюда? Забрать детей и остаться там с матерью? — с ужасом спросил Марк.
— Не сможет, — покачал головой Дмитрий. — Жилье — совместно нажитое. Даже если ты платил один. Вы оба имеете на него право. Выписать одного из собственников без его согласия невозможно. Более того, — он сделал многозначительную паузу, — учитывая ее поведение, давление на тебя, моральный вред, который она причиняет детям, мы можем ходатайствовать об определении их места жительства с отцом. И выселении ее из квартиры. А уж о ее матери и сестре и говорить нечего — они там просто гости.
Марк слушал, и мир вокруг начинал обретать новые очертания. Это была не просто ссора, это была война с правилами. И у него, оказывается, было оружие.
— Третье — имущество. Квартира, машина, счета. Все делится пополам. Но! — Дмитрий поднял палец. — Если ты докажешь, что твоя жена вела себя недостойно, намеренно разрушала семью, склоняла детей против тебя, суд может отступить от принципа равенства долей. В твою пользу. Эти переписки… они очень помогут.
Марк сглотнул. Мысли о разделе общего имущества казались кощунственными. Их диван, их кровать, их посуда… Все, что было наполнено воспоминаниями, теперь превращалось в объекты судебных тяжб.
— И последнее, — Дмитрий посмотрел на него прямо. — Ты готов к этому? К судам, к спорам, к тому, что дети будут это видеть? Это тяжело. Очень.
Марк посмотрел в окно. Вспомнил, как Лиза испуганно смотрела на него во время «семейного совета». Вспомнил слова в переписке: «Он не сможет без детей. Испугается их потерять».
Он медленно выдохнул и повернулся к другу.
— Я не могу их потерять. И я не могу позволить, чтобы они росли в этой атмосфере. Где любовь и семью измеряют деньгами на отпуск бабушке. Где отца выставляют врагом. Я готов.
— Хорошо. Тогда начнем с подготовки. Не показывай вида. Веди себя как обычно. А я составлю черновик иска. И займемся сбором доказательств. Сохрани эти переписки.
Выйдя из кабинета, Марк не почувствовал облегчения. Но он почувствовал почву под ногами. Твердую, каменную почву закона. Его семью, его любовь, его доверие — все это растоптали. Но его права, его дом и его дети — это оставалось его крепостью. И он был готов эту крепость защищать. До конца.
Он вернулся домой под вечер. В прихожей пахло его же любимым борщом, который Ирина, видимо, снова варила, пытаясь вернуть хоть каплю прежнего уюта. Но теперь этот запах казался ему притворным, фальшивым, как декорация в театре.
Из гостиной доносились голоса. Людмила Петровна что-то с пафосом рассказывала, Катя смеялась. Марк прошел в спальню, ни с кем не здороваясь. Он слышал, как голоса за стеной стихли, почувствовав его возвращение.
Он сидел на кровати и ждал. Он знал, что это случится сегодня. Конфликт назрел, как нарыв, и ему нужен был лишь последний толчок, чтобы лопнуть.
Толчок не заставил себя ждать. Через полчаса в спальню вошла Ирина. Лицо ее было измученным, но в глазах тлели остатки недавней уверенности.
— Ну что, ты подумал? — спросила она без предисловий. — Алексей ушел, но он ждет ответа. Мама тоже волнуется.
Марк медленно поднял на нее взгляд.
— Какой ответ, Ира? На какой вопрос? На вопрос, готов ли я украсть у своих детей, чтобы оплатить каприз твоей матери?
— Опять ты начинаешь! — она всплеснула руками. — Никто у них ничего не крадет! Это твои больные фантазии! Речь о простой человеческой благодарности!
В этот момент дверь распахнулась. На пороге стояла Людмила Петровна, а за ее спиной виднелось любопытное лицо Кати.
— А я вот что скажу, — начала теща, входя в комнату без стука и оглядывая ее владетельным взглядом. — Пока моя дочь здесь живет, я здесь хозяйка. И я не позволю, чтобы с ней так разговаривали! Ты понял, зять? Пока она тут, я имею полное право…
Марк поднялся с кровати. Его движение было на удивление спокойным и плавным. Он не смотрел на тещу. Он смотрел на Ирину.
— Ты права, Людмила Петровна, — тихо сказал он. — Пока твоя дочь здесь живет… Вот в этом и есть вся проблема.
Он прошел мимо них, вышел в коридор и направился не на кухню, а в кладовку, где стояли вещи гостей. Он знал, что большой чемодан Людмилы Петровны стоит именно там.
— Что ты делаешь? — испуганно спросила Ирина, выбегая за ним.
Марк не отвечал. Он выкатил чемодан в прихожую. Затем прошел в гостиную, где на стуле висели кардиган и кофта тещи, собрал их, аккуратно сложил и положил в чемодан.
В квартире повисла гробовая тишина. Все, включая детей, которые вышли из своих комнат, смотрели на него в оцепенении.
— Мама, скажи ему! — взвизгнула Катя, первая опомнившись.
Людмила Петровна стояла бледная, с открытым ртом. Она не верила своим глазам.
— Ты… ты что это делаешь? — выдавила она.
Марк застегнул молнию на переполненном чемодане, поднял его и поставил у входной двери. Звук, который он издал, ударившись о пол, прозвучал как выстрел.
Потом он выпрямился и повернулся к ним. Его лицо было спокойным, но в глазах стояла сталь.
— Ваш отпуск начинается, Людмила Петровна. Прямо сейчас. И продлится вечно. Этот дом больше не ваша гостиница.
— Ты выставляешь мою маму? — прошептала Ирина, глядя на него с неподдельным ужасом. — На улицу?
— Нет, — покачал головой Марк. — Я выставляю за дверь тех, кто пришел в мою семью с войной. А мать, если захочет, всегда найдет, где переночевать. У Алексея, например. Или у Кати в общежитии.
— Я не позволю! — закричала Ирина, бросаясь к чемодану. — Я не позволю тебе так обращаться с моей матерью!
В этот момент вперед вышел Саша. Он молча подошел к отцу и встал рядом, смотря на мать и бабушку. Его лицо было серьезным и взрослым. А потом, медленно, вышла Лиза. Она подошла к отцу и взяла его за руку. Ее глаза были полны слез, но она смотрела прямо на бабушку.
— Бабушка, вам пора уходить, — тихо, но четко сказал Саша. — Вы разрушаете нашу семью.
Эти слова, сказанные внуком, подействовали на Людмилу Петровну сильнее любых криков Марка. Она отшатнулась, будто ее ударили.
Ирина смотрела то на мужа, то на детей. Она видела их сплоченность. Сплоченность против нее и ее родни. И в ее глазах что-то надломилось. Вся ее уверенность, вся ее правота рухнула в одно мгновение, разбившись о молчаливую поддержку детей.
Марк открыл входную дверь.
— Ваш поезд, Людмила Петровна, — сказал он ледяным тоном. — Отбывает.
Он смотрел, как его теща, вся побелевшая, с дрожащими руками, взялась за ручку чемодана. Как Катя, шмыгая носом, подхватила свою сумку. Как они, не говоря ни слова, вышли за порог.
Дверь закрылась не с грохотом, а с тихим, но окончательным щелчком.
Марк повернулся к Ирине. Она стояла посреди прихожей, маленькая и разбитая, глядя на закрытую дверь, за которой осталась вся ее прежняя жизнь.
