Он сидел так, не двигаясь, не слыша ни звука льющейся воды, ни голосов из телевизора в гостиной. Внутри него рушился целый мир. Двенадцать лет брака. Общие мечты, планы, трудности, которые они, как он думал, преодолевали вместе. Все это оказалось прахом.
Перед его глазами встало лицо Ирины в тот вечер, когда она бросала ему свой ультиматум. Эти слезы, эта дрожь в голосе… Он верил ей! Он видел в этом истерику, отчаяние, все что угодно, но только не холодный расчет.
Он медленно поднялся, выключил воду, которая уже давно перелилась через край и залила пол. Полотенце, в котором лежал телефон, промокло насквозь. Он вытер аппарат и положил его точно на то же место.
Он вышел из ванной, прошел через спальню и сел на кровать. Теперь он знал правду. Горькую, отвратительную правду. Его семья была не семьей, а полем боя. А его жена оказалась не союзником, а вражеским агентом.
Внизу хлопнула входная дверь, послышались голоса Ирины и ее матери.
— Марк, выйди, помоги с пакетами! — позвала Ирина.
Раньше он бы бросился помогать. Сейчас он сидел, глядя в пустоту, и его лицо было каменным. Потом он медленно поднялся и пошел к выходу. Но теперь каждое его движение было обдуманным. Каждое слово, которое он сейчас скажет, будет частью новой, совсем другой игры. Игры, правила которой устанавливал уже он. На следующий день Марк взял отгул. Он сказал Ирине, что плохо себя чувствует, и остался в спальне, притворяясь спящим. На самом деле он лежал с открытыми глазами и слушал. Он слышал, как за стеной Людмила Петровна ворчала, что кофе недостаточно крепкий, а Катя требовала, чтобы Ирина погладила ей блузку.
Он понимал, что его молчание и отступление в болезнь они воспримут как слабость. И он не ошибся.
К полудню в квартире снова зазвенел дверной звонок. Марк приподнялся на локте, прислушиваясь. В прихожей послышались еще один голос — мужской, назидательный. Брат Ирины, Алексей. Приехал «разрулить ситуацию».
Марк медленно поднялся с кровати. Пришло время выходить из тени.
Когда он вышел в коридор, все уже сидели в гостиной. На диване, как на троне, восседала Людмила Петровна. Рядом, развалившись, устроилась Катя. Алексей, ее брат, занял самое большое кресло, откуда он мог вещать на всю комнату. Ирина сидела на табуретке у телевизора, скрестив руки, будто замерзла. Она не смотрела на Марка.
— А, зять, выздоровел? — Алексей широко улыбнулся, но глаза его оставались холодными. — Мы уж думали, ты от нас в болезнь спасаешься.
— Что случилось, Леша? — спокойно спросил Марк, останавливаясь в дверном проеме. — Срочный семейный совет?
— А как же, — кивнул Алексей. — Мама рассказала про ваши… разногласия. Решил подключиться. Мужской разговор, так сказать.
Марк молча перевел взгляд на Ирину. Она опустила голову, изучая узор на ковре. Она не только пожаловалась матери, но и привела тяжелую артиллерию в лице брата.
— Я слушаю, — сказал Марк, не двигаясь с места.
— Ну, ситуация, в общем-то, ясна, — начал Алексей, склады руки на животе. — Мать хочет отдохнуть. Заслужила, не спорь. А ты, как я понимаю, уперся рогом. Жадность, брат, не самое лучшее качество в мужчине.
— Жадность? — переспросил Марк. Его голос был тихим и ровным. — Ипотека, дети, ремонт машины — это жадность?
— Не упрощай! — властно перебила Людмила Петровна. — Речь о человеческом отношении! Я одна поднимала их, воробьиными ночами работала! А теперь мне и недельки на море нельзя? Это называется — черная неблагодарность!
— Мама, не волнуйся, — тут же вступилась Катя, бросая на Марка злой взгляд. — У него, наверное, просто характер такой… скупой.
Алексей поднял руку, требуя тишины, как опытный ведущий.
— Так, эмоции в сторону. Давай по-деловому. Ты же семьянин, Марк. А в семье все должно быть общее. И радости, и горести, и деньги. Ты что, ставишь свои сиюминутные хотелки выше потребностей старшего поколения?
Марк посмотрел на Ирину.
— Ира, ты тоже так считаешь? Что твоя мать — это твоя горесть, которую я обязан финансировать?
Ирина вздрогнула, но не ответила. Людмила Петровна фыркнула.
— Не виляй! Ира — моя дочь, и она знает, что такое долг. А ты… Ты, я смотрю, в нашей семье чужой. Приживальцем себя ведешь.
Слово «приживалец» повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое. Марк почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Все эти годы он содержал эту семью, платил за все, а теперь он — приживалец.
— Понимаешь, в чем дело, — Алексей снисходительно улыбнулся. — Мы все здесь — родные люди. Кровные. А ты… ты вошел в семью. И должен доказать, что ты свой. Проявить щедрость. Это же мелочь — организовать старушке отпуск.
В этот момент из своей комнаты вышла Лиза. Она испуганно оглядела собравшихся.
— Папа, что происходит?
— Иди в комнату, дочка, — тихо сказал Марк. — Взрослые разговаривают.
— Вот видишь! — воскликнула Людмила Петровна, указывая на Лизу. — Дети все видят! Они запомнят, какой у них жадный отец! Ты что, хочешь, чтобы они тебя презирали?
Марк посмотрел на дочь, потом на Ирину, которая все так же молчала, потом на Алексея с его самодовольной улыбкой. И тут в нем что-то щелкнуло. Он больше не мог этого слушать.
Он сделал шаг вперед. Его лицо стало каменным.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Я все понял.
В комнате воцарилась тишина. Все замерли в ожидании. Они увидели, как он опустил голову, и решили, что это капитуляция. На лице Людмилы Петровны промелькнула победоносная улыбка.
— Я понял, кто здесь чужой, — поднял голову Марк. Его голос прозвучал громко и отчетливо, стальным лезвием разрезая воздух. — И я понял, что в этой квартире есть только один человек, которому не место.
Он обвел взглядом всех собравшихся: тещу, зятя, сестру, и наконец, остановился на Ирине.
— Вам всем здесь не место.
Он вышел из квартиры, не оглядываясь на ошеломленные лица родни. Глухая ярость кипела в нем, но на поверхности он сохранял ледяное спокойствие. Слова «приживалец» и «чужой» жгли изнутри, но теперь они стали не оскорблением, а топливом.
Он сел в машину, но не завел ее сразу, а просто сидел, сжав руль так, что кости белели. Перед глазами стояли их лица — самодовольное у Алексея, торжествующее у тещи, испуганно-виноватое у Ирины. И безразличное у Кати. Они были одной командой. Сплоченной семьей, против него одного.
Но он больше не был один. У него были дети. И мысль о том, что они могут остаться в этом токсичном болте, под влиянием матери и бабушки, которая назовет их отца жадным и чужим, заставила его действовать.
Он набрал номер своего старого друга, Дмитрия, с которым вместе учились. Дмитрий работал в юридической конторке, специализировался на семейных делах.
— Дим, мне срочно нужно проконсультироваться. По-семейному.
Через сорок минут он сидел в небольшом, но уютном кабинете с видом на тихий дворик. Дмитрий, мужчина его лет в строгом костюме, слушал его, не перебивая. Марк изложил все. Сначала сжато, потом, по мере рассказа, все более подробно. Ультиматум, приезд родни, их поведение, и, наконец, найденная переписка. Он не стал показывать скриншоты, просто пересказал суть.
Дмитрий слушал, изредка делая пометки в блокноте.
— Понятно, — он отложил ручку, когда Марк закончил. — Ситуация, к сожалению, типовая. Манипуляции, давление… Классика. Но с нюансами. Итак, по пунктам.
— Первое — развод. По твоим словам, инициатор — она. Ультиматум — это, по сути, выражение намерения расторгнуть брак. Основание — статья 22 Семейного кодекса, невозможность дальнейшей совместной жизни. Суд будет выяснять мотивы. Ее — желание оплатить отпуск матери? Это не является уважительной причиной. Суд встанет на твою сторону, если докажешь давление с ее стороны.
