Он стоял, не в силах пошевелиться, с телефоном в дрожащей руке. Он чувствовал, как почва уходит из-под ног. Буквально.
— А… а общие? Наша заначка? Твоя премия? — он пытался выловить в памяти хоть какие-то цифры.
— Общих денег больше нет, — констатировала она факт. — Ты сам от них избавился. Перевел их своей семье. Помнишь?
Она встала, подошла к нему вплотную и посмотрела прямо в глаза.
— Всё, доступ к моим деньгам закрыт. Навсегда.
Раздался оглушительный вопль Лидии Петровны, но Алексей его уже не слышал. Перед его глазами стояла лишь белая, холодная маска лица жены и красные буквы на экране телефона: «Недостаточно средств».
Он резко развернулся, схватил с вешалки первую попавшуюся куртку и, не глядя ни на кого, выбежал из квартиры. Ему нужно было на воздух. Он задыхался.
Алексей вернулся через час. Он прошелся по холодным улицам, пытаясь остыть и привести мысли в порядок. В голове стучало: «Недостаточно средств. Доступ закрыт». Он злился на Марину, на ее холодность, ее жестокость. К моменту, когда он с силой толкнул входную дверь, гнев вновь вытеснил страх.
В прихожей пахло борщом. Лидия Петровна, услышав его, выскочила из кухни с испуганным и одновременно торжествующим лицом.
— Сыночек, наконец-то! Я уже места себе не находила! Представляешь, что она тут устроила? Совсем обнаглела! Теперь ты с ней разберешься по-мужски!
Алексей молча сбросил куртку и прошел в зал. Марина сидела на диване, одна. В руках она держала ту самую папку. На столе перед ней лежали разложенные аккуратной стопкой документы. Она ждала его.
— Ну, — хрипло начал он, останавливаясь посреди комнаты. — Ты совсем с катушек съехала? Это что за цирк? Немедленно верни все как было! Маме нужны деньги на лечение!
Марина медленно подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни злости. Была лишь усталая, бесповоротная решимость.
— Какое лечение, Алексей? — спросила она тихо. — У твоей матери печень болит только тогда, когда твоему брату срочно нужны деньги.
— Как ты смеешь! — взревел он. — Ты вообще в себе? Ты мою мать обвиняешь в обмане? Это ты нас обманывала все это время! Ты исподтишка готовила какую-то пакость!
— Я готовилась к тому, к чему ты сам меня толкал все эти годы, — ее голос был ровным, но каждое слово било точно в цель. — К тому дню, когда ты в очередной раз предпочтешь свою маму и своего бестолкового брата мне и своей дочери. Этот день настал.
Она взяла с папки первый документ и положила его поверх стопки.
— Это выписка по счету. Ты перевел триста тысяч рублей Сергею. Без моего ведома. Без моего согласия. Это была моя премия. Наши общие деньги.
— Я имею право! — крикнул он, но в его крике уже слышалась неуверенность. — Я мужчина! Я глава семьи!
— Глава семьи? — в ее голосе впервые прорвалась горькая насмешка. — Глава семьи, который боится собственной матери? Который по первому ее щелчку бежит исполнять любую прихоть? Который никогда не защитил свою жену от ее оскорблений? Ты не глава семьи, Алексей. Ты — послушный сынок. И сегодня ты получил счет за свое послушание.
Она взяла следующий документ.
— Это брачный договор. Тот самый, который ты так легко подписал, даже не потрудившись прочитать. Здесь черным по белому написано, что квартира, купленная на мои деньги и оформленная на меня, является моей личной собственностью. Ты не имеешь на нее никаких прав.
Алексей побледнел. Он сделал шаг назад.
— Это… Это недействительно! Ты меня обманула!
— Нет, — она покачала головой. — Я предложила тебе подписать документ. Ты согласился. Твоя подпись заверена нотариусом. Все абсолютно законно.
Она положила следующий лист.
— Автомобиль, подаренный моими родителями, тоже записан на меня. По договору дарения.
— Все счета, на которые поступает моя зарплата, теперь только в моем распоряжении. Доступ закрыт. Навсегда.
Она отложила папку в сторону и посмотрела на него, наконец встав с дивана. Она казалась выше его в этот момент.
— Ты любил говорить, что семья — это главное. И я с тобой согласна. Но моя семья — это я и наша дочь. И я буду защищать ее и ее будущее. Даже от тебя.
Он стоял, опустив голову. Гнев испарился, оставив после себя леденящий ужас. Он все понял. Все до последней запятой.
— Марина… — его голос сорвался на шепот. — Прости… Я… Я был слеп. Я все верну! Я заставлю Сережку вернуть деньги! Мы все исправим!
— Нет, — это слово прозвучало как приговор. — Ничего исправлять уже не нужно. И возвращать ничего не надо.
Она сделала паузу, давая ему осознать всю глубину своего падения.
— Ты хотел помочь своей семье? Помоги. Беги к своей мамочке. Может, она тебя приютит. Ведь ты теперь свободен от нас, обузявших тебя. И совершенно свободен от денег.
Она повернулась и пошла к себе в комнату, к дочери, оставив его одного посреди гостиной, в полной, оглушительной тишине, из которой доносился лишь его собственный прерывистый, беспомощный вздох.
Из кухни робко послышался голос Лидии Петровны:
— Сыночек? Все хорошо? Она образумилась?
Но Алексей не ответил. Он не мог издать ни звука. Он просто стоял, глядя в пустоту, и впервые в жизни понимал, что значит — потерять все.
Прошло три месяца. Три долгих, серых месяца, растянувшихся как резина. Алексей жил в комнате своего детства. Обои с машинками, старый письменный стол, заваленный учебниками, которые мать так и не выбросила, — все здесь было прочно застыло в прошлом. Как и он сам.
Развод прошел быстро и тихо. Брачный договор сделал свое дело — делить им было нечего. Суд удовлетворил просьбу Марины оставить дочь с ней, даже не назначив психолого-педагогической экспертизы. Алиска осталась в своей комнате, в своей квартире, в своем мире. Его мира там больше не было.
Первые недели Лидия Петровна носилась с ним, как с писаной торбой. Готовила его любимые блюда, укутывала пледом, твердила, что «все наладится» и что «она тебя недостойна». Но постепенно ее забота стала приобретать привычный, удушающий характер.
— Сыночек, ты бы на работу устроился, а то сидишь без дела, — начала она ворчать за завтраком. — Деньги-то нужны. Коммуналку платить надо, на еду.
Алексей молча кивал. Он пытался устроиться. Но его резюме, которое он рассылал, не вызывало интереса. Он выпал из обоймы, его профессиональные навыки за три месяца простоя начали ржаветь. А главное — из него ушла уверенность. Та самая, пусть и ложная, уверенность «кормильца», которую так лелеяла его мать.
Однажды вечером он набрался духу и позвонил брату.
— Сереж, привет. Как дела? С бизнесом как?
— А, братан! — в трубке звучали гулкие голоса и музыка. — Да пока в процессе, все медленно. Место оказалось так себе, клиентов мало. Деньги, в общем, пока в трубу. Но я не унываю! Ищешь новое?
— Да вот… Туго как-то, — признался Алексей. — Слушай, а ты не мог бы… Хотя бы часть… Я бы хоть маме помог, она все на мне…
— Ой, брат, — голос Сергея сразу стал деловым и сухим. — Ты же в курсе, бизнес — риски. Сам говорил. Как раскручусь — обязательно верну. А маме ты уж как-нибудь сам помоги. Ты же мужчина!
Раздались короткие гудки. Алексей сидел с телефоном в руке и смотрел в стену, украшенную его детскими грамотами за спортивные достижения. «Чемпион». Какое смешное слово.
Лидия Петровна, подслушав разговор, вошла в комнату.
— Ну что он сказал? Возвращает?
— Нет, мам. Не возвращает.
— Ах он негодяй! — всплеснула она руками. — Я же ему говорила, надо было брать не то помещение! А ты почему так с ним мягко разговаривал? Надо было потребовать! Надавить!
— Мам, — устало произнес Алексей. — Я не могу на него давить. У него нет денег.
— Как это нет? Ты ему триста тысяч отдал! Он их должен был приумножить! Он же обязан! — ее голос снова стал визгливым и требовательным. — Это твоя вина! Надо было больше контролировать! Вот видишь, без моего надзора у вас все разваливается!
Он смотрел на нее — на ее разгневанное, осунувшееся лицо, на пальцы, нервно теребящие край фартука. И вдруг он все увидел с совершенной, пугающей ясностью. Она не желала ему добра. Она желала, чтобы он навсегда остался тут, в этой комнате, ее маленьким сыночком, которым можно командовать, которого можно винить во всех своих неудачах и который всегда будет под рукой.
Ее любовь была цепью. И он добровольно надел ее на себя, прогнав ту, чья любовь была поддержкой.
Он встал и подошел к окну. На улице шел мелкий, противный дождь. Во дворе женщина под зонтом крепко держала за руку маленькую девочку в ярком желтом дождевике. Они смеялись, спеша к подъезду. К своему дому.
Он представил, как Марина заваривает Алиске какао, как они садятся рисовать. Там тепло, уютно и пахнет печеньем. Там нет места для него. Он сам сделал этот выбор. Не в тот момент, когда подписал договор. Гораздо раньше. Сотнями маленьких предательств, тысячью молчаливых согласий с матерью.
Он достал телефон. Его пальцы сами нашли номер Марины в списке контактов. Он долго смотрел на экран, на ее имя, на фотографию, где они вместе смеются, обнявшись, на каком-то курорте, кажущемся теперь раем.
Он нажал кнопку вызова. Сердце заколотилось где-то в горле. Он услышал длинные гудки. Один. Два.
И автоматический голос оператора: «Абонент временно недоступен».
Он не стал звонить снова. Он все понял. Он медленно опустил руку с телефоном и прижал лоб к холодному стеклу.
За его спиной продолжался голос матери:
— Завтра пойдешь на собеседование, я тебе свитер чистый приготовила. И смотри, веди себя уверенно! Ты же мужчина! Ты должен…
Но он уже не слышал. Он смотрел в мокрое стекло, за которым растекался свет уличных фонарей, и видел в нем свое отражение — взрослого мужчину в комнате подростка. С диагнозом, поставленным много лет назад. Мамин сынок. Неизлечимо.
