Алексей сидел, отрезанный от общего разговора, будто стеклянной стеной. Он механически перекладывал еду на тарелке, чувствуя, как жар от унижения медленно поднимается от шеи к лицу. Он поймал себя на мысли, что считает узоры на скатерти, лишь бы не встречаться ни с чьим взглядом.
Игорь, тем временем, разошёлся не на шутку. Он достал телефон и начал показывать фотографии с новой машины.
— Салон, понимаешь, кожаный, полный комплект дополнительных функций. Каждую мелочь можно настроить под себя, — он с гордостью водил пальцем по экрану, поднося его то к Кате, то к матери.
Людмила Петровна ахала, как будто видела космический корабль.
— Красота-то какая! Игорушка, ты просто царь! Совсем другая жизнь.
— Жизнь другая у тех, кто не сидит сложа руки, мам, — самодовольно бросил Игорь, краем глаза наблюдая за Алексеем.
Марина молчала. Она видела, как муж сжимает и разжимает пальцы, лежащие на столе. Видела, как он старается дышать глубже. Раньше это зрелище вызывало в ней жалость, даже желание защитить. Сейчас — лишь раздражение. Словно она наблюдала за взрослым человеком, который не умеет за себя постоять.
И тут Людмила Петровна, как опытный дирижер, решила вывести симфонию унижения на финальный аккорд. Она сладко вздохнула и обвела взглядом стол.
— Ну что, дети, скоро лето. Отпуска планировать пора. Мы с Игорушкой уже подумываем может, куда-нибудь на юга. А вы куда, Мариш? Опять на дачу, к родителям Алексея? Картошку окучивать?
Это была последняя капля. Фраза «картошка», произнесенная с таким ядовитым пренебрежением, обожгла Марину сильнее, чем все предыдущие уколы. Она вспомнила свой прошлый отпуск — прополка грядок, душный домик, вечные разговоры о деньгах. И взгляд матери, полный жалости. Она посмотрела на Игоря и Катю — ухоженных, довольных, пахнущих дорогим парфюмом. Потом на Алексея — ссутулившегося, в своей старой рубашке.
И что-то в ней надломилось.
Она медленно поднялась. Лицо ее было бледным и каменным. Разговор резко оборвался. Все уставились на нее.
— Марин? — тихо, с тревогой спросил Алексей.
Но она уже не слышала. Она вышла из-за стола и направилась в спальню. Через мгновение она вернулась. В одной руке она держала несколько бумаг, в другой — свой кошелек.
Сердце Алексея бешено заколотилось. Он узнал эти листы.
Марина подошла к столу и положила перед собой первую квитанцию.
— Это за коммуналку. Одиннадцать тысяч четыреста рублей. Я заплатила вчера.
— А это счёт из автосервиса. За ремонт твоей машины. Восемнадцать тысяч. Тоже с моей карты.
В комнате стояла гробовая тишина. Было слышно, как на кухне капает вода из крана. Игорь перестал ухмыляться. Катя смотрела на Марину с широко раскрытыми глазами. Людмила Петровна с трудом скрывала торжествующую улыбку.
Алексей смотрел на жену, не веря происходящему. Он пытался поймать ее взгляд, найти в нем хоть каплю сомнения, жалости, что-то знакомое. Но ее глаза были пусты.
— Марина, что ты делаешь? — его голос прозвучал хрипло и чужим. — Мы же дома поговорим…
— Дома? — она перебила его, и ее голос, тихий и ледяной, резанул слух. — Дома ты опять промолчишь. Или опять пообещаешь, что все изменится. Прошло десять лет, Алексей. Ничего не изменилось.
Она сделала паузу, вдохнула полной грудью и произнесла ту самую фразу, которая висела в воздухе весь вечер. Фразу, которую она, видимо, репетировала с матерью.
— Алексей, с этого дня ты платишь за себя сам. Хватит с меня тянуть твое ярмо. Я устала быть твоим кошельком!
Последнее слово повисло в воздухе, тяжелое и безобразное. Катя ахнула. Игорь откашлялся, отводя взгляд. Людмила Петровна удовлетворенно кивнула.
Алексей не шевелился. Он смотрел на жену, и в его голове пронеслась вся их совместная жизнь — встречи, смех, первые радости, общие мечты. И он видел, как все это в одно мгновение рассыпалось в прах под тяжестью этих расчетливых, жестоких слов. Он чувствовал на себе взгляды — любопытные, осуждающие, торжествующие. Он был приговорен, и приговор огласил самый близкий человек.
Он медленно поднялся. Его движения были неестественно спокойными.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Я понял. Спасибо за честность.
И, не глядя ни на кого, он развернулся и вышел из комнаты. Его шаги затихли в прихожей. Через секунду хлопнула дверь в спальню.
За столом воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Марины. Она стояла, опершись о стол, и смотрела в пустоту, сама не веря в то, что только что произошло.
Ошеломляющая тишина, наступившая после ухода Алексея, длилась недолго. Первой пришла в себя Людмила Петровна. Она встала и быстрыми шагами подошла к дочери, которая все еще стояла, опершись о стол, словно боялась упасть.
— Молодец, дочка! — прошептала она, обнимая Марину за плечи. — Сильно! По-взрослому! Он теперь нос по ветру повернет, увидишь.
Марина молча отстранилась. Ее руки дрожали. Она не чувствовала торжества, лишь ледяную пустоту внутри.
Игорь откашлялся, явно смущенный.
— Ну, Марин, ты даешь… Жестко, конечно. Может, хватит? Пойди помирись.
— Что значит «помирись»? — тут же набросилась на него Людмила Петровна. — Она все правильно сделала! Ты видел, как он на все это дело смотрел? Никакой реакции! Каменный! Ему хоть кол на голове теши.
— Мам, он просто в шоке был, — тихо вставила Катя. — Любой бы в шоке был.
— Шок — это ему на пользу! — отрезала свекровь. — Пора уже спуститься с небес на землю.
В это время дверь в спальню приоткрылась. Все замолчали, ожидая, что сейчас выйдет Алексей — может быть, с извинениями, может, со скандалом. Но из комнаты никто не вышел. Послышались негромкие, но четкие звуки: скрип дверцы шкафа, шуршание ткани.
Марину будто током ударило. Она резко рванулась в коридор и застыла на пороге спальни.
Алексей стоял спиной к ней. На кровати лежала старая, некогда спортивная сумка, которую он не использовал годами. Он методично, без суеты, складывал в нее свои вещи. Не все, а самое необходимое — нижнее белье, пару рубашек, носки, зубную щетку. Каждое движение было выверенным, лишенным каких-либо эмоций. Это было страшнее любой истерики.
— Леша… — выдохнула Марина. Ее голос дрогнул. — Что ты делаешь?
Алексей обернулся. Его лицо было спокойным, почти отрешенным. Ни тени злости, ни обиды. Лишь усталая пустота.
— Собираюсь. Ты же все ясно сказала.
— Я… я не это имела в виду! — Марина сделала шаг вперед, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Я просто… мама довела меня! Я сгоряча!
— Нет, Марина, — он перебил ее, и в его голосе впервые за вечер прозвучала твердость. — Не мама. Это были твои слова. Ты показала мне мое место. Спасибо за честность. Теперь я его знаю.
Он повернулся к шкафу и достал свой паспорт и трудовую книжку.
Марину охватила паника. Она представляла себе ссору, крики, может, даже слезы. После которых они, измученные, помирятся. Она не представляла себе этого леденящего душу спокойствия.
— Подожди, пожалуйста! Давай поговорим! — она почти умоляла.
В дверях появились Людмила Петровна, Игорь и Катя. Они молча наблюдали за разворачивающейся драмой.
— Нам уже не о чем говорить, — Алексей замкнул молнию на сумке. — Все, что нужно было сказать, прозвучало за столом. При гостях. Очень показательно.
Он взглянул на родственников жены, стоявших в дверях. Его взгляд скользнул по ним, не задерживаясь, словно они были частью обстановки.
— Извините, что испортили ваш вечер, — произнес он абсолютно ровным тоном, от которого у Марины похолодело внутри.
Он надел куртку, перекинул сумку через плечо и направился к выходу. Он шел мимо них, не оборачиваясь.
— Алексей, остановись! — крикнула Марина, но ее голос сорвался на шепот.
Он уже был в прихожей. Щелчок замка на входной двери прозвучал негромко, но отдался в полной тишине квартиры оглушительным эхом.
Марина осталась стоять посреди комнаты, не в силах пошевелиться. Людмила Петровна первая нарушила молчание.
— Ну и пусть походит, одумается. Не пропадет. Теперь будет знать, как с тобой разговаривать.
