— Знаешь, а я тут подумала. У вас ведь оба работают, Машенька в садик ходит. Квартира пустая целый день. А вдруг что? Вода, пожар, воры. Ужас какой.
— С чего вдруг такие мысли, Галина Петровна? — насторожилась Алена. — У нас все спокойно.
— В наше время ничего спокойного нет, милая. Вот у моей подруги… — свекровь махнула рукой, отмахиваясь от неприятных подробностей. — В общем, я беспокоюсь. Давай я у вас возьму запасной ключ. На всякий случай. Буду иногда заглядывать, проверять, все ли в порядке. Поливать цветы твои, пока вы в отпуске будете. Это же такое спокойствие для меня, старой женщины.
Алена остолбенела. Наглость предложения была такова, что у нее перехватило дыхание.
— Ключ? Нет, что вы, это совершенно не нужно.
— Как это не нужно? — брови Галины Петровны поползли вверх в feigned удивлении. — Я же мать Сергея! Я же не чужая! Или ты мне не доверяешь?
В этот момент Алена поняла, что любой ее ответ будет использован против нее. Сказать «нет» — значит признаться в недоверии и дать повод для новых обвинений в ссоре семьи. Сказать «да» — значит подписать себе приговор и добровольно впустить врага в свою крепость. Она попыталась увильнуть.
— У нас нет лишнего ключа. Только наши с Сергеем.
— Вранье, — мягко, но непреклонно парировала свекровь. — Я сама видела, когда вы переезжали. Три ключа было. Один ты отдала мне тогда, чтобы вас впустить с вещами. Так где же он?
Алена вспомнила. Действительно, ключ был. Он лежал в ящике тумбочки, как забытая мина. И Галина Петровна о нем помнила.
— Я не могу просто так отдать вам ключ от нашей квартиры, — попыталась стоять на своем Алена, чувствуя, как почва уходит из-под ног.
— Значит, все-таки не доверяешь, — свекровь вздохнула с видом мученицы. — Ничего, я Сергею потом сама объясню, почему его жена видит в его родной матери воровку и шпионку. Ладно, не буду тебе мешать.
Она развернулась и сделала шаг к двери, играя на опережение, зная, что Алена, возможно, не захочет очередного скандала с мужем. И Алена, измученная предыдущей битвой, на секунду дрогнула. Мысль о новом витке конфликта, о новых упреках Сергея в ее «негибкости» была невыносима. В этот миг слабости она, завороженная, молча открыла ящик тумбочки и протянула злополучный ключ.
Галина Петровна взяла его с торжествующим видом победителя, положила в сумочку и, кивнув, вышла, бросив на прощание:
— Спасибо, милая. Теперь я буду спокойна за вас.
Дверь закрылась. Алена стояла в пустой прихожей, чувствуя себя абсолютно проигравшей, ограбленной и униженной. Она только что добровольно вручила противнику отмычку от своего собственного дома.
Прошло несколько дней. Алена пыталась забыть о ключе, убеждая себя, что это мелочь. Но внутри все сжималось от тревоги. В пятницу она уехала с работы пораньше, чтобы забрать Машеньку из сада. Подъезжая к дому, она вдруг ясно, как наяву, представила себе Галину Петровну, бесцеремонно роющуюся в ее шкафах, в ее белье, в ее личных вещах.
Дома Машенька побежала в свою комнату играть, а Алена, не раздеваясь, прошла в спальню. Ничего не изменилось. Все лежало на своих местах. Но чувство нарушения, осквернения ее пространства не отпускало. И тут ее взгляд упал на маленькую, замаскированную под сувенирную шкатулку, камеру. Ее им подарили друзья на новоселье, шутя, для безопасности. Алена ни разу ею не пользовалась. Теперь она достала телефон, дрожащими руками запустила приложение и подключилась к камере.
Сначала она увидела только пустую комнату. Запись была за сегодняшний день. Она перемотала вперед. И застыла.
Камера, стоявшая на комоде, смотрела прямо на дверь в гардеробную. В середине дня, когда никого не было дома, эта дверь открылась. В кадре появилась Галина Петровна. Она огляделась, словно проверяя, одна ли, и уверенно вошла в спальню. Лариса следовала за ней.
— Ну вот, я же говорила, — голос Ларисы с записи звучал приглушенно, но отчетливо. — Ничего особенного. Обычная квартира.
— Обычная? — фыркнула Галина Петровна, подходя к комоду и проводя пальцем по поверхности. — Посмотри, какой пылищой все заросло. Рук не доходят у принцессы убраться. А кольца-то, кольца где? Должны быть где-то тут.
Она стала открывать ящики туалетного столика Алены, перебирая ее украшения, косметику, личные письма.
Алена смотрела на это, и у нее холодели руки. Это было хуже, чем она могла представить.
— Мам, не трогай ты это, — сказала Лариса, но в ее голосе не было осуждения, лишь любопытство.
— А что такого? Я свекровь, я имею право знать, на что сын деньги тратит. О, смотри! — Галина Петровна достала из самого дальнего ящика длиную узкую коробку. Алена узнала ее. Это было ее свадебное платье. Она бережно хранила его на память.
Свекровь открыла коробку и вынула платье.
— Какая безвкусица, — процедила она, разглядывая кружева. — И за такие деньги отдали. Надо же было Сергею влезть в долги из-за этого тюля.
— Примерь, мам, — вдруг, хихикнув, предложила Лариса. — Интересно же.
— Дура, что ли? Оно мне впору будет? — но в голосе Галины Петровны послышалось любопытство.
Алена не верила своим глазам. Она смотрела, как женщина, которую она ненавидела всем сердцем, сняла свой пиджак и стала с трудом натягивать на себя ее, Аленино, свадебное платье. Оно было ей мало, ткань натянулась на груди и плечах. Галина Петровна повертелась перед зеркалом, а Лариса снимала ее на телефон, смеясь.
— Ну как, я невеста? — с иронией спросила свекровь, и ее отражение в зеркале, уродливое и пародийное, навсегда врезалось в память Алены.
В этот момент на записи зазвонил телефон Галины Петровны. Та, нахмурившись, сняла платье, бросила его на кровать, не став аккуратно складывать, и вышла из кадра, разговаривая с кем-то.
Алена выключила запись. Она сидела на кровати и смотрела в одну точку. Внутри нее не было ни злости, ни ярости. Лишь холодная, стальная решимость. Она смотрела на скомканное на экране платье — символ ее любви, оскверненный и униженный.
Она медленно подняла телефон и снова включила прямую трансляцию с камеры. Комната была пуста. Но теперь она знала. Она видела. И этого было достаточно. Холодная волна накрыла ее с головой, выжигая остатки сомнений и жалости. Теперь она знала, что будет делать.
Прошло три дня. Три дня молчаливого напряжения, будто в доме стоял запах грозы перед ураганом. Алена была спокойна, но это была спокойная, холодная ясность после принятия тяжелого решения. Она больше не пыталась наладить контакт с Сергеем, не заводила разговоров. Она ждала.
И они пришли. Без звонка, без предупреждения. Ключ, который Алена так глупо им отдала, щелкнул в замке. Дверь открылась, впуская в прихожую Галину Петровну и Ларису. Было семь вечера, Алена только-только забрала Машеньку из сада и разогревала ужин.
— Здрасьте-здрасьте, — голос Галины Петровны прозвучал бодро и властно, словно не было ни ссоры, ни украдкой просмотренной записи с камеры. — Мы к ужину. Я аж с голодухи подвела. Готовь нам поесть, Алена, чего-нибудь пожирнее, да побольше.
Они прошли в гостиную, скинули верхнюю одежду на стулья, заняли свои места на диване, как полноправные хозяйки. Машенька испуганно притихла, глядя на бабушку.
Алена медленно вытерла руки о полотенце. Она вышла из кухни и остановилась напротив дивана. Она не смотрела на Ларису, язвительно ухмылявшуюся, ее взгляд был прикован к Галине Петровне.
— Я вам не собиралась готовить ужин. И не собираюсь. Вы пришли без приглашения. Снова.
— А в семье приглашения не нужны, — отрезала свекровь, делая вид, что рассматривает свои ногти. — Я устала, голодна, а ты стоишь тут и умничаешь. Иди на кухню, делай что говорят. Или мне Сергея звонить, чтобы он тебя в чувства привел?
В этот момент в дверях появился Сергей. Он вернулся с работы как раз к этому спектаклю. Его лицо вытянулось.
— Мама? Лариса? Что происходит?
— А вот происходит, сынок, что твоя жена от рук отбилась окончательно! — Галина Петровна тут же перешла в наступление. — Мы пришли, голодные, уставшие, а нас тут встречают как собак каких-то! Ужинать не предлагает! Хамит!
Сергей растерянно посмотрел на Алену.
— Лена, может, действительно… Ну, по-человечески…
Алена не дала ему договорить. Она медленно подошла к прихожей, к тому самому ящику тумбочки, где когда-то лежал ключ. Она открыла его, достала оттуда тот самый брелок и, не говоря ни слова, вернулась в гостиную. Она положила ключ на журнальный столик, прямо перед Галиной Петровной. Звон металла о стекло прозвучал зловеще тихо.
— Заберите свой ключ. Он вам больше не понадобится.
В комнате повисла мертвая тишина.
— Что это значит? — прошипела Галина Петровна.
— Это значит, — голос Алены был тихим, но каждое слово падало, как отточенная сталь, — что ужин требовать у себя дома будете!
Она сделала шаг вперед, и ее глаза, наконец, встретились с глазами свекрови. В них пылал холодный огонь накопленных недель, месяцев унижений.
— Вы мне никто! Понятно?!
Она повернулась и резким, четким жестом указала на дверь.
— И катитесь, кубарем, из моей квартиры!
Эффект был ошеломляющим. Лариса ахнула. Сергей замер с открытым ртом. Галина Петровна побледнела, потом побагровела. Она с трудом поднялась с дивана, ее тело затряслось от ярости.
— Как… Как ты смеешь?! Я тут хозяйка! Я мать твоего мужа!
— В этой квартире только двое хозяев. Я и Сергей. И моя дочь. Вы здесь — никто. И больше никогда сюда не войдете.
— Сережа! — взвизгнула Галина Петровна, хватая сына за рукав. — Ты слышишь, что она творит?! Выгони ее! Выгони эту дрянь немедленно! Или я… Я сейчас умру у тебя на глазах!
