Аромат домашнего яблочного пирога и ванильного свечения свечей наполнял уютную гостиную. Шестилетняя Машенька задула свечи на своем праздничном торте, и ее счастливый смех прозвучал для Алены самой лучшей музыкой. Муж Сергей обнял ее за плечи, и она на мгновение прикрыла глаза, желая запомнить это чувство простого, такого хрупкого семейного счастья.
— Смотри, какая радость, — тихо сказала она мужу.
— Это все твоя заслуга, — прошептал он в ответ и поцеловал ее в висок.
В этот самый миг, словно по злому умыслу, резко и не в такт прозвенел дверной звонок. Сергей нахмурился.
— Кого это нелегкая принесла?
Он потянулся к видеодомофону, но дверь уже с шумом распахнулась, пропуская внутрь знакомые, от которых похолодело внутри, фигуры. На пороге стояла свекровь, Галина Петровна, с лицом строгим и собранным, как у полководца, начинающего битву. За ней, словно тень, вынырнула сестра Сергея, Лариса, с привычной кривой ухмылкой.
— А мы вот решили, без приглашения, по-семейному! — громко, без тени сомнения, объявила Галина Петровна, с ходу вешая свое пальто на вешалку, где уже висели куртки Алены и Сергея.
Она прошла в гостиную, окинула взглядом стол, торт, украшения. Ее взгляд был подобен сканеру, выискивающему малейший изъян.
— Здравствуйте, мама, Лариса, — выдохнула Алена, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Ее идеальный вечер рушился на глазах.
— Здравствуй, здравствуй, — отмахнулась Галина Петровна, подходя к испуганной Машеньке и гладя ее по голове без особой нежности. — Ох, и надушили же тут ребенка. Это ж вредно для легких. И торт… Крем-то магазинный? Я всегда сама делаю, из натуральных продуктов.
Лариса, не говоря ни слова, взяла со стола дорогую фарфоровую статуэтку, подаренную Алене родителями, покрутила в руках и с небрежным видом поставила обратно, едва не задев край вазы.
— Мама, я же говорил, что у Маши день рождения, — тихо, уже обороняясь, начал Сергей. — Мы планировали отметить в узком кругу.
— Что значит «узкий круг»? — возмутилась свекровь. — Я что, чужая тебе? Или моя внучка не моя? Мы пришли поздравить ребенка. А вы тут пир горой устраиваете, видно, денег лишних куры не клюют.
Она прошлась по комнате, проводя пальцем по поверхности комода и с презрением разглядывая пыль на кончике.
— Убираться, милая, надо чаще. Вон, паутина в углу. У Сергея и в детстве аллергия была на пыль, а вы тут в грязи живете.
Алена сжала кулаки, чувствуя, как по щекам разливается краска от обиды и злости. Она потратила на уборку весь выходной.
— Галина Петровна, я сегодня все вымыла, паутины тут быть не может.
— То есть я вру, по-твоему? — свекровь подняла брови, обращаясь к Сергею. — Слышишь, сынок, как со мной твоя супруга разговаривает?
— Лена, не надо, — тихо сказал Сергей, глядя на пол.
— Не надо чего? — не сдержалась Алена. — Защитить свой дом? Свой праздник?
— Ой, какой праздник защищает, — фыркнула Лариса, наконец найдя свой голос. — Просто мама зашла, а ее тут сразу в штыки встречают. Невеста вся в белом.
Галина Петровна подошла к Машеньке, которая притихла и прижалась к матери.
— Что это внучка-то у тебя какая-то бледная? На молоко с луком проверяли? Гемоглобин в норме? Или это она просто в тебя, Алена, такая хилая пошла?
От этой фразы, сказанной ледяным, обезличенным тоном, будто о вещи, в воздухе повисла мертвая тишина. Даже Сергей резко поднял голову. Счастливое сияние в глазах Алены погасло, сменившись холодной сталью. Она медленно поднялась с места, подошла к двери и, глядя прямо на свекровь, произнесла тихо, но так, что было слышно каждое слово, отточенное, как лезвие:
— Ужин требовать у себя дома будете! Вы мне никто! Понятно?! И катитесь, кубарем из моей квартиры.
Она распахнула дверь, впуская внутрь холодный воздух с лестничной площадки. Галина Петровна, багровея, схватилась за грудь. Лариса ахнула. Алена стояла у двери, не двигаясь, и смотрела на мужа. Ее взгляд был полон боли, гнева и одного-единственного вопроса. Что он выберет?
Тишина, наступившая после хлопка входной двери, была оглушительной. Она давила на уши, как перепады давления в самолете. В воздухе все еще витал сладкий запах торта, но теперь он смешался с терпким ароматом духов Галины Петровны, который она всегда использовала как оружие, чтобы пометить территорию.
Алена стояла, прислонившись спиной к притолоке, и не двигалась. Она смотрела на Сергея, который застыл посреди гостиной, опустив голову. Его плечи были ссутулены, словно на них давил невидимый груз. В его позе не было ни гнева, ни поддержки — лишь усталая покорность.
Машенька, испуганная криками и хлопком, тико всхлипывала, уткнувшись лицом в диванную подушку.
— Папочка, бабушка ушла? — дрожащим голоском спросила девочка.
Этот вопрос заставил Сергея вздрнуть. Он медленно подошел к дочери, погладил ее по волосам.
— Ушла, рыбка. Не плачь.
Но его рука дрожала. Алена видела это. Она отвела взгляд, и ее глаза упали на два недопитых бокала сока на столе — молчаливых свидетелей недавнего вторжения. В памяти всплыл другой вечер, семь лет назад, такой же теплый и тихий, но наполненный совсем другими звуками.
Они сидели на набережной, укутавшись в один плед. Молодой Сергей, с горящими глазами и уверенными жестами, рассказывал ей о своих планах. О том, как построит дом, вырастит сад, как они будут путешествовать.
— Я никогда не дам тебя в обиду, Лена. Ты — моя крепость. А я — твой гарнизон.
Он тогда смеялся, и его смех был таким заразительным. Он взял ее руку и нарисовал черту на ее ладони.
— Видишь? Это наша граница. По эту сторону — мы. Все остальное — там. И никто чужой не пройдет.
Она верила ему. Верила так сильно, что это затмевало робкие предостережения подруг о его «сложных отношениях» с матерью. Она думала, что их любовь — это отдельная страна, с своими законами и неприкосновенными границами.
Вернувшись в настоящее, Алена снова посмотрела на мужа. На того самого человека, который клялся быть ее гарнизоном. Теперь он пытался улыбнуться дочери, но улыбка вышла кривой и несчастной.
— Сергей, — тихо начала Алена. Ей нужно было говорить, пока ком ярости и обиды в горле не заставил ее замолчать навсегда. — Ты слышал, что твоя мать сказала про нашу дочь? Про то, что она «хилая»? В меня?
Он вздохнул, глубоко и устало.
— Лена, она же не со зла. Она всегда такая. Прямолинейная. Ну что поделаешь, у нее такой характер.
— Характер? — Алена фыркнула, и в ее голосе зазвенели слезы. — Это не характер, Сергей! Это хамство! Чистейшей воды хамство! И ты… ты стоишь и молчишь. Ты всегда молчишь!
— А что ты хочешь, чтобы я сделал? — его голос внезапно сорвался на крик. Он резко выпрямился, и Алена впервые за долгое время увидела в его глазах не покорность, а отчаяние. — Наорал на свою мать? Вышвырнул ее за дверь? Это моя мать, в конце концов!
— А я кто? — выдохнула Алена. — А Маша? Разве мы не твоя семья? Твоя мать пришла без приглашения, оскорбила меня, оскорбила нашего ребенка, испортила наш праздник! И твоя единственная реакция — просить меня «потерпеть»?
— Ну а что мне еще делать? — он развел руками, и снова в его позе появилась та самая беспомощность, которая бесила Алену больше всего. — Они же не часто. Раз в месяц, ну, два.
— Мало того что они приходят и устраивают разборки, так ты еще и становишься на их сторону! Ты выбираешь их снова и снова! Скажи мне, где в этом нашем молчаливом договоре я и наша дочь? В какой он строке прописан, а?
Ее слова повисли в воздухе. Сергей смотрел на нее, и она видела, как в его глазах борются чувства — вина, злость, растерянность. Он прошел мимо нее на кухню, налил себе стакан воды и залпом выпил.
— Я не выбираю их сторону, — глухо проговорил он, уже не глядя на нее. — Я просто пытаюсь сохранить мир. Ты не понимаешь, каково мне между двух огней.
— Понимаешь, — тихо сказала Алена, подходя к нему. — А мне каково? Мне кажется, что я в этой квартире не жена, а поле боя. И ты на этом поле не мой союзник. Ты… ты нейтральная территория, которая наблюдает, как меня бомбят. А потом подходит и говорит: «Потерпи, милая, это же война». Я так больше не могу, Сережа. Не могу.
Она повернулась и вышла из кухни. Праздник был окончательно испорчен. Торт на столе выглядел горьким упреком. Воздух все еще пах духами Галины Петровны. Алена подошла к окну и посмотрела на темные улицы. Там, внизу, было тихо и спокойно. А здесь, внутри, рушилось что-то важное. Та самая крепость, которую они когда-то строили вместе, дала трещину, и Алена не знала, можно ли ее теперь заделать.
Прошла неделя после скандального дня рождения. В квартире воцарилось хрупкое, зыбкое перемирие. Алена и Сергей разговаривали вежливо, но через силу, как соседи по коммуналке, вынужденные делить одно пространство. Обида Алены не утихала, она затаилась глубоко внутри, выжидая. Сергей же делал вид, что ничего особенного не произошло, погрузившись с головой в работу.
Именно в это напряженное затишье Галина Петровна нанесла свой следующий удар. Она позвонила не Алене, а Сергею на работу.
— Сыночек, я около твоего дома, по делам. Забегу на минутку, ты мне тот самый справочник по садоводству отдашь, а то у Ларисы что-то с розами.
Сергей, не видя в этом подвоха, позвонил Алене.
— Лена, мама зайдет за книгой. Она в шкафу в прихожей. Дай ей, пожалуйста.
Алена, стиснув зубы, согласилась. Отказывать было глупо — формально просьба звучала невинно. Когда прозвенел звонок, она открыла дверь, ожидая быстрого визита. Галина Петровна стояла на пороге с сладковатой улыбкой, которая не предвещала ничего хорошего.
— Здравствуй, Аленка. Прости за беспокойство.
Она прошла в прихожую, взяла книгу, которую ей протянула Алена, и тут же положила ее на тумбочку.
