— Ты вообще понимаешь, что ты делаешь в моей квартире?! — Света сказала это без крика, но так резко, что даже воздух, казалось, дрогнул.
Свекровь обернулась от кухонного стола, не моргнув:
— Тон-то поубавь. Я сюда не ворвалась. Я мать Андрея. Имею право находиться у сына.
— У сына — да, — Света подошла ближе, — но ты находишься в моей квартире. Купленной мной. До всего этого. До твоих визитов, до твоих чемоданов, до того, как ты решила переставлять мебель ночами.
Света говорила ровно, но внутри всё уже бурлило. Был конец ноября, на улице серым полотном тянулся мокрый снег, ветер стучал по стеклу так, будто тоже хотел что-то сказать. Дома должно быть тепло и спокойно. Всегда было.
Но теперь — ни спокойствия, ни дома.
Галина Петровна поправила халат, присела на табуретку — уверенная, хозяйская посадка, как у человека, который решает судьбы.
— Светочка, вот ты опять заводишься. Не красиво. Женщина должна быть мягче. Если вы семья, то люди живут вместе, помогают друг другу. А ты цепляешься к каждой мелочи. Ну что, я чашки переставила? Или тряпку на другое место положила? Это трагедия?
Света закрыла глаза. Чашки. Да. С этого началось. С чашек, с баночек, с ложек, с полотенец, разложенных «как правильно».
И этой кухне, которая когда-то была её уютной крепостью, теперь не было воздуха.
— Я не цепляюсь к мелочам, — тихо сказала Света. — Я защищаю своё пространство. Себя защищаю. Я не хочу здесь чужих привычек, чужих запахов, чужих «так привыкли» и «так надо». Это мой дом.
— Наш, — вставила Галина Петровна и поставила на стол огромную чашку с золотым ободком. Та самая, что Света терпеть не могла. — Наш. Ты вышла замуж — всё делится пополам. Ты теперь жена моего сына. Значит, и я тоже часть этого дома.
Света выдохнула, чувствуя, как под кожей растёт злость, словно кто-то медленно накачивает её воздухом.
— Часть дома — это когда уважают те правила, которые уже есть. А не когда приходят и начинают делать, как им вздумалось.
И тут, как по сигналу, в коридоре послышались шаги. Медленные, тяжёлые. Андрей.
Высунулся в кухню, волосы растрёпаны, футболка перекошена, глаза усталые — будто он не спал, а боролся с морем. Хотя на самом деле он просто допоздна играл в компьютер — как всегда.
— Что опять? — он потер лицо ладонями. — Утро же только.
Света посмотрела на него: долго, сухо, без тепла.
— Обсуждаем, где заканчивается «помочь семье» и начинается «заселиться, как к себе».
Андрей устало сел на край стола:
— Свет, ну чего ты? Мы же договорились, что мама поживёт недолго. У неё там ремонт. Ты же сама сказала, что не против.
— Я сказала «не против на время». На время, Андрей. А это — не время. Это — вещи, мебель, кухонная перестановка, ящики, заполненные её кастрюлями. У нас даже полотенца теперь «мамины».
— И что? — Андрей пожал плечами. — Мы же семья.
— Семья, — повторила Света, не моргнув. — Только ты почему-то забываешь, что семья — это мы с тобой. А не ты и мама. Мы. С. Тобой.
Он отвёл взгляд. Как всегда, когда разговор начинал касаться сути.
Галина Петровна тут же встряла:
— Светочка, не ревнуй. Я не забираю у тебя Андрюшу. Мне просто в одиночестве тяжело. Ты молодая — тебе не понять.
Света почти усмехнулась:
