— Кроме того, что я лишусь единственной недвижимости, которая у меня есть.
— Но ты же не собиралась в ней жить! Ты сама говорила! — Артём начал раздражаться. — Что ты цепляешься за эти квадратные метры? Важнее квартиры или наша семья?
Лариса медленно встала из-за стола. В голове звенела пустота. Три года. Три года она строила эту семью, терпела придирки свекрови, её вечное недовольство, попытки контролировать каждый шаг. Терпела, потому что любила Артёма. Потому что верила — он изменится, станет сильнее, научится противостоять материнскому давлению.
— Знаешь что, Артём? Если наша семья держится на шантаже и ультиматумах, то грош цена такой семье.
Она развернулась и пошла к выходу из кухни. Валентина Петровна бросилась следом.
— Куда это ты собралась? А посуду кто мыть будет? Вечно от обязанностей отлыниваешь!
Лариса остановилась в дверях, обернулась.
— Свекровь, я ведь, кажется, счетовод, который с бумажками сидит? Так вот, этот счетовод прекрасно знает законы. Квартира оформлена на меня, это моё личное имущество, полученное в наследство. При разводе она так и останется моей. И знаете что? Можете мыть свою посуду сами. Я переезжаю.
— Переезжаешь? — Артём вскочил. — Ты что, серьезно? Из-за какой-то квартиры ты готова разрушить семью?
Лариса посмотрела на него долгим взглядом. На это красивое лицо, которое когда-то казалось ей таким родным. На эти руки, которые ни разу не защитили её от материнских нападок. На эти губы, которые только что произнесли ультиматум.
— Не я разрушаю семью, Артём. Ты. В тот момент, когда позволил своей матери диктовать условия. В тот момент, когда решил, что угроза развода — это нормальный способ решения вопросов. В тот момент, когда моё наследство стало для тебя важнее наших отношений.
— Да что ты понимаешь! — взорвалась Валентина Петровна. — Глупая девчонка! Думаешь, найдешь лучше моего сына? Да кому ты нужна? Двадцать восемь лет, не первой свежести! Будешь локти кусать!
Лариса даже улыбнулась. Странно, но эти слова её совсем не задели. Наоборот, они словно сняли последние сомнения.
— Может быть. А может, и нет. Но лучше быть одной, чем жить в токсичной атмосфере, где тебя не уважают и пытаются обобрать.
Она вышла из кухни и направилась в спальню. Руки слегка дрожали, но на душе было удивительно легко. Словно сбросила тяжелый груз, который тащила на себе три года.
В спальне она достала чемодан и начала складывать вещи. Много их не было — за годы жизни в этой квартире она так и не обжилась по-настоящему. Всегда чувствовала себя гостьей. Временной жиличкой.
Дверь открылась, вошел Артём. Лицо у него было растерянное, почти испуганное.
— Лар, ну что ты в самом деле… Давай поговорим спокойно. Мама погорячилась. Она не хотела тебя обидеть.
— Не хотела? — Лариса аккуратно сложила блузку. — Три года, Артём. Три года твоя мама унижает меня, критикует, пытается контролировать. А ты молчишь. Или поддакиваешь.
— Она моя мать! Я не могу идти против неё!
— А я твоя жена. Или уже бывшая. И ты легко идешь против меня.
Артём сел на край кровати, обхватил голову руками.
— Господи, Лариса, ну почему ты всё так усложняешь? Ну подпиши эти бумаги, и забудем! Живи в своей квартире, если хочешь. Мне всё равно!
— Если всё равно, зачем требовать переписать её?
— Потому что мама… — он осекся.
— Вот именно. Потому что мама. Всё в твоей жизни — потому что мама. Знаешь, Артём, я много думала последнее время. Почему у тебя не складывается карьера? Почему начальство не ценит твои идеи? Да потому что ты не умеешь их отстаивать! Ты привык, что за тебя всё решает мама. И на работе ждешь того же.
Он поднял голову, в глазах блеснула злость.
— Не смей! Ты ничего не понимаешь в моей работе!
— Понимаю. Потому что ты рассказывал. Как предложил новый проект, а его отдали другому. Как не смог объяснить начальству важность своей разработки. Как промолчал, когда коллега присвоил твою идею. Ты не борец, Артём. Ты плывешь по течению. И твоя мама это течение.
Лариса закрыла чемодан, огляделась. Фотографий их совместных не было — свекровь не любила «захламлять» стены. Личных вещей минимум. Будто и не жила здесь три года.
— И что теперь? — голос Артёма звучал потерянно. — Ты правда уходишь?
— Да. Мне нужно время подумать. Приведу в порядок бабушкину квартиру и поживу там. А ты… ты решай. Что для тебя важнее — мамино одобрение или наша семья. Если семья вообще была.
Она взяла чемодан, сумку с документами. Артём сидел на кровати, ссутулившись. Выглядел он сейчас не как тридцатилетний мужчина, а как подросток, которого отругали.
В коридоре её поджидала свекровь. Лицо Валентины Петровны выражало торжество, смешанное с презрением.
— Ну что, одумалась? Поняла, что без моего сына ты никто?
Лариса остановилась, внимательно посмотрела на свекровь. Увидела мелкие морщинки злости вокруг губ. Тусклые от постоянного недовольства глаза. Седые волосы, аккуратно уложенные в причёску двадцатилетней давности.
— Знаете, Валентина Петровна, мне вас жаль.
— Меня? Жаль? Да ты…
— Вам пятьдесят пять лет. У вас взрослый сын. Но вы до сих пор цепляетесь за него, как за единственный смысл жизни. Вы так боитесь остаться одной, что готовы разрушить его счастье, лишь бы он остался при вас. Вы думаете, контролируя его, вы обеспечиваете себе спокойную старость. Но вы ошибаетесь. Вы растите инфантильного мужчину, который не способен принимать решения. И когда вас не станет, он просто пропадет. Потому что вы не научили его жить. Вы научили его только подчиняться.
