— Всего две недели, любимая. Она приедет, сдаст экзамены, найдёт жильё. Обещаю, ты даже не заметишь её.
Так сказал мой муж, когда я впервые услышала про его двоюродную сестру. Катя. Семнадцать лет. Готовится поступать в институт в нашем городе. Родителей нет, только бабушка в другом регионе. А у нас — просторная квартира, гостевая комната. Разве мы не можем немного помочь?
— Конечно, — сказала я. — Это же семья.
И открыла дверь. Не только в дом. В свою жизнь.
Она появилась как ураган: яркая, шумная, с тремя чемоданами и телефоном в руке. Обняла мужа, чмокнула его в щёку.
— Ну привет, братец! Не верится, что теперь мы будем жить вместе!
Я улыбнулась, стараясь не замечать, что на меня она едва взглянула.
Сначала я действительно старалась быть хорошей хозяйкой. Показывала, где что лежит, готовила завтраки, помогала с документами. Но уже на третий день она перестала убирать за собой. По кухне тянулся след из грязной посуды, на диване — крошки, в ванной — моя расчёска с чужими волосами.
— Катя, пожалуйста, убирай после себя, ладно? — мягко попросила я.
— Ой, да расслабься, я потом! Мы же девочки, не будем же из-за мелочей ссориться!
Я замолчала. Тогда ещё — замолчала.
Но где-то глубоко внутри шевельнулась тревога, но я её задавила. Ведь мы ждали ребёнка. Долгожданного. Выстраданного. Хотелось верить, что мир вокруг будет добрее.
Однажды утром я открыла шкаф и замерла: нет моего серого кардигана. Того самого, что мама подарила на день рождения. Вспомнила, что вечером видела его на кресле. А теперь — пусто.
В обед — её сторис: Катя в моём кардигане, пьёт кофе на лавочке у вуза.
Я показала это мужу.
— Ты поговоришь с ней?
Он пожал плечами:
— Ну что ты, может, просто взяла на денёк. Это же Катя, она не со зла.
Вечером я всё же подошла:
— Катя, ты брала мой кардиган?
— Ага. Ты ж сама не носишь почти. Он такой уютный!
— Но это моя вещь. Нельзя так просто…
— Ой, ну не начинай. Мы же семья. Что за формальности?
Потом исчезли духи. Мои. Дорогие. И я услышала их на ней. Одежда, косметика, даже серёжки. Всё «общим» становилось без моего согласия.
— Я не понимаю, зачем тебе мои вещи? — срываюсь я однажды вечером. — У тебя ведь есть свои.
— Да боже, ты что, считаешь, что я краду?! — с вызовом в голосе. — Я просто беру, как у сестры. Мне казалось, у нас доверие. Или ты только притворяешься хорошей?
Я открываю рот, но слов нет. Не от обиды — от ярости. В своём доме, перед чужим человеком, я чувствую себя виноватой. За то, что защищаю своё.
А потом я нашла её в своей блузке. Той, что берегла на важные встречи.
— Ой, да не бесись! У тебя их столько. Я аккуратно. Верну!
Но не вернула. Вещи, границы, уважение — всё растворялось под этим хихиканьем.
— Ну не ворчи ты, тётя Аня! Я же как своя!
«Тётя Аня», ага.
До родов оставались считаные недели, а я чувствовала себя не беременной женщиной, а прислугой в студенческом общежитии.
А потом случилось то, чего я боялась больше всего. На фоне постоянных стрессов, бессонных ночей и ссор с Катей начались преждевременные роды. Боли накрыли внезапно. Я едва дошла до кухни, когда поняла — всё серьёзно.
— Дима! — закричала я, и муж сорвался с места.
В больнице он был рядом. Держал за руку, шептал: — Дыши, родная. Всё будет хорошо. Я здесь.
Роды были тяжёлые, с осложнениями. Но в конце мы услышали этот тонкий крик — крик нашей маленькой доченьки. Живой. Настоящей. Наша крошка.
Всё это время муж находился рядом со мной, поддерживал меня, не отходил ни на шаг.
Через несколько дней нас с малышкой выписали. Домой. В свой уютный мир, где, казалось, нас ждали тёплый чай, чистая постель и тишина.
Но когда мы вошли в квартиру…
На нас обрушился хаос.
Повсюду валялись пустые бутылки, чипсы, грязная посуда. Стены украшали какие-то кривые рисунки маркерами. На кухонном столе — остатки вчерашней вечеринки: объедки, перевёрнутые стулья, окурки.
И среди всего этого безобразия, на нашем диване, спала Катя.
Я стояла посреди разгромленной квартиры с ребёнком на руках и чувствовала, как меня начинает трясти.
Муж молча прошёл мимо меня. Подошёл к спящей Кате. Наклонился.
— Подъём, — голос его был стальным. — Пять минут на сборы.
— Чегооо? — Катя подняла голову, поморщилась. — Ну камон, мы же просто повеселились! У вас тоже праздник, вон, родился кто-то. Давайте не будем драму устраивать…
Он ничего не ответил. Просто молча принёс её чемодан, начал скидывать туда одежду. Быстро, решительно, без эмоций. Катя визжала, кричала, но это уже ничего не меняло.
Через пятнадцать минут дверь за ней захлопнулась. Навсегда.
В ту ночь мы сидели втроём: я, он и наша дочь. Посреди чистой, убранной квартиры. Я держала малышку и смотрела на мужа. Уставшего, измученного, но настоящего.
— Я обещаю, — тихо сказал он, — больше никакой «семьи» в нашем доме, кроме тебя и её.
И я знала — он не врёт.
Иногда семья — это не те, с кем ты родился. А те, кто остаётся рядом, когда рушится весь мир. Те, кто держит тебя за руку в родах. И те, кто сам выставляет бурю за дверь.
