— Марин, прости за поздний звонок, — сказала я, когда она ответила. — Мне нужна твоя помощь.
Ровно через двадцать семь минут в дверь позвонили. На пороге стоял хмурый Серёжа с сонным Никитой на руках.
— Вот, привёз, — буркнул он. — Хотя не понимаю, зачем было устраивать такой цирк.
Я взяла сына на руки и только потом ответила:
— Не цирк, а соблюдение договорённостей, Серёж. Привет, Мариш, — я кивнула подруге, которая стояла в коридоре с телефоном в руках, записывая всё на видео. — Спасибо, что пришла.
— Это ещё что? — Серёжа нахмурился, заметив Марину. — Ты что, свидетелей позвала?
— На всякий случай, — спокойно ответила я. — Учитывая, что ты нарушил нашу первую договорённость, лучше перестраховаться.
— Танька, ты с ума сошла, — он покачал головой. — Мы же семья.
— Были семьёй, — поправила я. — До тех пор, пока ты не выбрал мать вместо жены и сына.
Он открыл рот, чтобы возразить, но я продолжила:
— Серёж, я подала на развод. И на алименты. Ты получишь документы на днях.
— Что? — он побледнел. — Когда ты успела?
— На прошлой неделе, — я крепче прижала к себе засыпающего Никиту. — Прости, но я так больше не могу. Это не брак, Серёж. Это какая-то странная форма заложничества. Ты — заложник своей матери, я — заложница твоей нерешительности. Пора это прекращать.
— Но мы же могли бы… — он запнулся. — Может, стоит попробовать помириться? Семейную терапию или что-то…
— Попробовать что, Серёж? — устало спросила я. — Ты уже сделал выбор. И этот выбор — не мы.
Он стоял на пороге, растерянный и будто внезапно постаревший. В глубине души я всё ещё любила его, но больше не могла — и не хотела — бороться с Валентиной Петровной за место в его жизни.
— Могу я хотя бы видеться с сыном? — тихо спросил он.
— Конечно, — я кивнула. — Ты его отец. Я не буду мешать вашему общению. Но только по предварительной договорённости. И только ты, без твоей мамы.
— Мама будет против…
— Это не её дело, — отрезала я. — Либо так, либо через суд. Выбирай.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.
— Ты изменилась, — заметил он.
— Да, — согласилась я. — Я поняла, что единственный способ не дать твоей матери войти в нашу жизнь — закрыть дверь самой. Не только в квартиру, но и в отношения. Прощай, Серёж.
Я закрыла дверь, не дожидаясь его ответа, и отнесла Никиту в спальню. Марина пошла за мной.
— Ты как? — спросила она, глядя, как я укладываю сына.
— Странно, — призналась я. — Больно, но… легко. Как будто сбросила тяжёлый рюкзак, который тащила годами.
— Горжусь тобой, — шепнула она. — Не каждый найдёт в себе силы защитить свои границы так решительно.
Я кивнула. Да, это было тяжёлое решение. Но правильное. За пять лет брака я видела, как Серёжа снова и снова уступает матери в ущерб нашей семье. Как он боится ей перечить, как позволяет ей вмешиваться в наши решения. И этот последний эпизод стал просто последней каплей.
Некоторые двери лучше закрыть. Навсегда. И свекровь — та самая дверь, которую я закрыла сегодня. Не только перед ней, но и перед той частью моей жизни, где я позволяла другим решать за меня.
Прошло полгода. Развод был оформлен быстрее, чем я ожидала. Серёжа не стал оспаривать ни один пункт моих требований — ни опеку над Никитой, ни раздел имущества, ни алименты. Он как будто сдался ещё до начала борьбы.
Валентина Петровна, конечно, так просто не сдалась. Она звонила мне, писала, приходила к офису, пыталась поговорить через общих знакомых. В ход шли все средства — от угроз до слёзных просьб.
— Танечка, не разрушай семью, — плакала она по телефону. — Серёженька так страдает. И внучок без отца. Давай всё-таки попробуем жить вместе, я обещаю не вмешиваться…
Я была вежлива, но непреклонна.
— Валентина Петровна, это уже решённый вопрос. Мы развелись. Серёжа может видеться с сыном, когда захочет, я не препятствую. Но наш брак закончился.
— Из-за какой-то глупой ссоры! — восклицала она.
— Не из-за ссоры, — спокойно отвечала я. — Из-за непримиримых разногласий. Серёжа выбрал вас, я выбрала себя и сына. Всё честно.
Однажды она подкараулила меня у детского сада, когда я забирала Никиту.
— Таня, давай поговорим, — она преградила мне дорогу. — Серёжа совсем извёлся. Он любит вас с Никитой, просто не может бросить нас с отцом. Зачем же такие крайности?
Никита, увидев бабушку, радостно бросился к ней. Она подхватила его на руки и прижала к себе, бросив на меня торжествующий взгляд. Мол, видишь, ребёнок-то меня любит.
— Валентина Петровна, — я старалась говорить спокойно, — давайте не будем устраивать сцен при ребёнке. Никита может видеться с вами, когда захочет. Но только в присутствии Серёжи. Таково моё условие.
— Какое условие? — возмутилась она. — Я бабушка! Имею право видеть внука когда захочу!
— Нет, — я покачала головой. — Такого права у вас нет. Ни юридически, ни морально. Особенно после того, как вы пытались оставить его у себя без моего согласия.
— Ничего я не пыталась! Просто ребёнок не хотел уходить!
— Валентина Петровна, — я протянула руки к Никите, — отдайте мне сына, пожалуйста.
— Бабуль, я пойду с мамой, — сказал Никита, почувствовав напряжение. — Мы потом с папой к тебе придём, ладно?
Она неохотно отпустила его, и он перебрался ко мне на руки.
— Видите, даже ребёнок понимает, что семья должна быть вместе, — сказала она с горечью. — Только вы уперлись.
— Семья и так вместе, — я улыбнулась сыну. — Мы с Никитой — семья. А Серёжа теперь в другой семье — с вами.
— Это ненормально! — воскликнула она.
— Это ваш выбор, — просто ответила я. — Прощайте, Валентина Петровна.
В тот вечер мне позвонил Серёжа.
— Тань, зачем ты маму расстроила? — в его голосе звучал упрёк. — Она теперь валерьянку пьёт, давление подскочило.
— Я не расстраивала, — спокойно ответила я. — Она подкараулила нас у садика, я просто обозначила свою позицию.
— Какую ещё позицию? — раздражённо спросил он. — Она всего лишь хотела увидеть внука.
— Серёж, мы это уже обсуждали, — я вздохнула. — Она может видеть Никиту, когда он с тобой. Не одна. После того, что случилось на дне рождения твоего отца, я не доверяю ей.
— Это была случайность, — в сотый раз повторил он. — Мы просто засиделись…
— Серёж, — перебила я, — давай не будем возвращаться к этому. Я свою позицию обозначила, и она не изменится. Если ты хочешь, чтобы бабушка общалась с Никитой — привози его сам или приходи к нам.
— Ладно, я понял, — сказал он после паузы. — Слушай… можно я заеду завтра? Поиграю с ним?
— Конечно, — я улыбнулась, хотя он не мог этого видеть. — Приезжай после пяти, мы будем дома.
После этого разговора что-то изменилось. Серёжа стал чаще приезжать к Никите, иногда забирал его на выходные, но всегда возвращал вовремя. Он больше не заговаривал о примирении, не упоминал мать, не пытался меня переубедить. Как будто наконец принял ситуацию.
А я… я начала новую жизнь. Впервые за долгие годы я почувствовала, что принадлежу себе, а не кому-то другому. Я могла решать, что готовить на ужин, не думая о том, одобрит ли это свекровь. Могла ходить в спортзал по вечерам, не выслушивая упрёки в том, что мало времени провожу с семьёй. Могла встречаться с друзьями, не отчитываясь, куда иду и когда вернусь.
