Она приехала не для того, чтобы устраивать сцену. А чтобы ещё раз посмотреть ему в глаза и понять — есть ли там хоть что-то живое. Или только привычка.
— Ты серьёзно? — Дмитрий стоял на парковке в рабочем жилете, с пакетом из «Пятёрочки» в руке. Вид у него был уставший, потухший, даже какой-то сдавшийся. — Ты реально хочешь всё вот так вот взять и бросить?
— А ты разве не бросил? — Виктория смотрела на него так, как смотрят на чужого человека. — Когда сказал Павлу, что я стерва. Когда позволил матери поливать меня грязью. Когда пил вчера и не пришёл в спальню.
Он потупился, мямлил, искал слова. Но слова были как мелочь в дырявом кармане — шуршали где-то внутри, но поймать не удавалось.
— Я просто… не знал, что делать, — выдохнул он наконец. — Павел вечно в долгах, мама орёт, ты злишься. Я разрываюсь. Я же не хотел никого обидеть.
— Не обижая никого, ты обидел меня. Постоянно. Системно. Годами, Дим. Ты даже не понимаешь, что это не про машину. Это про то, что ты всегда их выбираешь. А я всё время в конце списка.
— Вика, ну ты же знала, на ком замуж выходишь…
— Знала. И надеялась, что ты вырастешь.
Она достала заявление из сумки. Протянула ему.
— Подпиши. Если ты действительно не хочешь бороться — отпусти.
Он взял бумагу, посмотрел. Руки дрожали. Потом зачем-то оглянулся — как будто надеялся, что кто-то подскажет, что делать. Но рядом была только мокрая парковка и прохожие с пластиковыми пакетами.
— То есть всё? Вот так?
— Нет, не «всё». А «наконец-то». Это не развод, Дим. Это освобождение.
Вечером Раиса Геннадьевна была у неё. Стояла в дверях в туфлях на босу ногу, в тонкой куртке и с выражением лица, как у прокурора на смертном приговоре.
— Ты счастлива теперь? — злобно выдохнула она, не переступая порога. — Добилась своего. Разлучила семью. Машинку свою спасла. Поздравляю.
— Да, — ответила Виктория спокойно. — Счастлива.
— Думаешь, он вернётся к тебе на коленях?
— Нет. Думаю, у меня теперь наконец будет тишина. И больше никто не попросит отдать мою жизнь в аренду.
Раиса вздрогнула. Виктория никогда не повышала на неё голос. Никогда не переходила на личности. Всегда была «культурной». Но сейчас — нет. Сейчас она просто была собой.
— Не забудь, — прошипела Раиса, — он всё равно останется моим сыном.
— Забудьте вы лучше, что он был моим мужем.
Виктория не плакала. Не вспоминала, как познакомились, не смотрела старые фото. Жизнь будто отмылась от накипи. Было пусто, но это была та самая, правильная пустота — из которой что-то начнётся заново. Без страха. Без чужих голосов в её голове.
Она записалась в автошколу — на курсы вождения по экстремальным условиям. Психолог сказал, что это символически: она хочет полностью взять контроль в свои руки. И он был прав.
Машина теперь стояла на подземной парковке с сигнализацией. Но дело было не в ней. А в том, что теперь у неё — своя дорога.
И она по ней поедет. Без пассажиров, которые не платят за проезд.
