— А ты? — Алина прищурилась. — Ты у нас в семье кто? Её сын или мой муж?
— И то, и другое… — неуверенно пробормотал он.
— Нет, Алексей. Уже ни то, ни другое. — Она прошла в кухню. — Слушай, тебе кофе налить или ты как на допрос пришёл?
— Если честно, я не пил кофе с утра. У неё закончился, — сказал он с таким видом, будто это была самая трагичная новость в мире.
Алина фыркнула, наливая воду в чайник.
— Вот оно — настоящее предательство. Без кофе оставить родного сына.
Он усмехнулся, но тут же осёкся. Они молчали пару минут.
— Я думал, ты простишь, — тихо сказал он. — Как всегда.
— Ну, значит, плохо думал, — так же тихо ответила она. — Я много чего прощала. Даже когда ты меня в роддоме забыл забрать. Помнишь?
— Ну это я… тогда у меня машина сломалась.
— Конечно. А когда ты не пришёл на утренник Маши, потому что у тебя «форс-мажор» — это тоже машина?
— Да. Ну, почти. Пробка.
— Пробка длиной в шесть лет, Алексей. — Она повернулась к нему. — Пробка, в которой ты стоишь между своей матерью и своей семьёй. Но теперь этой семьи нет. Потому что я вышла из машины. И пошла пешком. В свою квартиру. Понял?
Он вздохнул. Взгляд — на пол, на свои ботинки, потом снова на неё.
— Я не хотел, чтобы всё так закончилось.
— А ты что думал? Что я всю жизнь буду жить в доме с женщиной, которая распоряжается моей жизнью, моим мужем, моими деньгами, а ты будешь делать вид, что ничего не происходит?
— Я просто не хотел войны.
— Алексей, — она поставила перед ним чашку, — война началась, когда ты встал не на ту сторону. А я просто решила сдаться. И уйти. Иногда капитуляция — это и есть победа.
Он молчал. Долго. Потом вздохнул:
— Можно я поживу тут немного? С детьми повижусь. С тобой…
— Ты серьёзно? — Она чуть не рассмеялась. — Алексей, ты знаешь, почему ты здесь? Потому что тебе у мамы кофе закончился. Не потому что ты меня любишь. Не потому что ты прозрел. А потому что тебе неуютно. А я — не гостиница. У меня, конечно, есть бабушкина двушка, но она не под сдачу. Понимаешь?
Он встал. Быстро. Наверное, чтобы она не успела сказать ещё что-то. И всё равно она сказала:
— Передай маме, что я подаю на перерасчёт арендной платы. И если она не вернёт хотя бы часть денег — будет суд.
— Более чем. Я мать двоих детей. А знаешь, кто самый опасный человек на свете? Уставшая мать с документами на квартиру.
Алина ещё долго сидела на кухне. Потом выдохнула.
Окно в квартире было кривое, чайник старый, а на стене висела бабушкина полка с керамическим гуськом — символ домашнего уюта и тотального отсутствия вкуса. Но почему-то она впервые за много лет почувствовала себя хозяйкой своей жизни.
И всё-таки… чертовски обидно, что даже кофе сварить — не на кого.
Алина сидела в коридоре, подпирая собой входную дверь, как будто та могла открыться сама и вывалить в её жизнь кого-то лишнего. Сумка с документами стояла рядом, в ней всё: свидетельство о собственности, копии договоров, бумаги от бабушки, распечатки переводов от арендаторов. Всё — до последней квитанции. Всё — чтобы было, если вдруг придётся отстаивать своё.
Она не собиралась мстить. Нет. Её душа уже вышла из той стадии, когда хотелось поорать, стукнуть дверью, разбить тарелку. Теперь она просто хотела справедливости. И молчания.
Телефон мигнул — Светлана. Новое сообщение:
«Алина, мы подыскали себе вариант, съезжаем в конце месяца. Спасибо, что дали время. И извините…»
Она посмотрела в окно. Солнечный март делал вид, что уже апрель, но по асфальту ползли лужи с льдинками, как напоминание: весна — это иллюзия. Как и семья, где нет доверия.
Мама, я хочу обратно, — ворвался голос Маши из комнаты.
— Куда — обратно? — Алина вошла, сжимая губы.
— Ну… туда. Где папа. Где мультики. Где бабушка готовит вкусные макароны.
