Ключ повернулся в замке с тем противным хрустом, будто открывали не дверь — гроб. Никто не встречал. Никто не включил свет. Квартира пахла нафталином, варёной курицей и чужой жизнью. И тишиной, в которой слышно, как дрожит у тебя внутри что-то важное, может, гордость. Может, сердце.
— Ну вот, — хрипло сказала Марина, снимая туфли. — Вот и вернулись.
Сын, Димка, пятнадцати лет, сжав рюкзак в руках, прошёл мимо неё, не глядя. Он не любил эту квартиру. И она её не любила. Здесь всё пахло прошлым. Бабкой Людой, которая умерла два месяца назад, и с тех пор — то ли ждала, чтобы кто-то вернулся, то ли мстила сквозняками.
Марина не плакала на похоронах. Ни слезинки. И все родные, особенно Лёшина сестра — эта насупленная Светка с глазами, как у жабьей иконы, — ходила вокруг да около, молча, будто готовилась к нападению.
— Да она же на таблетках, — прошептала Света кому-то на поминках. — У неё всё под контролем, не переживай. Холодная, как хирург.
Она бы тогда врезала, но Димка рядом стоял. Потом — не до того стало. Потом пришло наследство.
— Итак, квартира по адресу улица Советская, 44, квартира 6, — скучным голосом читал нотариус, пока за его спиной тикали часы. — Согласно завещанию, собственность переходит полностью Мартыновой Марине Игоревне, внучке усопшей. Справка о праве на наследство оформляется сегодня.
Тогда Марина впервые почувствовала, как по спине пробежала волна тревоги, будто кто-то только что вставил ей в руки чемодан с наркотиками и сказал: «Тебе теперь с этим жить».
Квартира — та самая, двухкомнатная, сталинка, потолки высокие, окна на парк, бабка Люда берегла её, как свою душу. Никому не доверяла, завещание перед смертью переписала тайно, за неделю до инсульта.
А родня думала, что всё пойдёт по-старому. Что “поровну”, “по-человечески”, “семья же”.
Первой позвонила Света.
— Маш, ну ты понимаешь, это не совсем справедливо.
— Свет, бабушка завещала. Не я. Я и не знала, клянусь.
— Да-да-да, конечно. Только почему-то именно ты с ней жила последние полгода.
— Потому что никто другой не предложил, Свет.
— Угу. Ну ладно. Мы тогда с братом подумаем, как это решать. Без скандалов. По-семейному. Я верю в тебя.
— Ну ты не одна ж там жить собралась? С сыном? А ипотека у тебя ещё висит? Или всё уже закрыла?
Марина отключила звонок. И поняла: началось.
Через неделю пришла повестка в суд. Светлана и Алексей (бывший муж Марины, кстати) подали иск — “о признании завещания недействительным”. Основание: “бабушка находилась в невменяемом состоянии”.
— Как мило, — сказала Марина адвокату, — бабушка пекла им шарлотку, вела с ними переписку, и даже купила Светке золотую цепочку за неделю до смерти. Но была невменяемая.
— Это же семья, — пожал плечами адвокат. — Семья — как стиральная машина. Всё крутится, всё смешано, и ни за что не знаешь, кто с кем в итоге останется в паре.
Марина знала: Света — змея. И Лёша — трус. Но чтобы настолько?
Он появился в квартире, как только узнал, что ключ у неё.
— Я просто хочу забрать кое-что, — сказал он, стоя в коридоре в пиджаке, который явно покупала другая женщина.
— Лёш, ну ты серьёзно? У тебя что, ключей нет?
— А мне почему-то их не оставили.
— Потому что ты — не наследник. Ни моральный, ни юридический.
— Слушай, не надо этого. Я вообще-то здесь вырос. Это моя бабка тоже. Я вообще-то…
— Ты вообще-то развёлся со мной, когда я родила, — тихо сказала Марина. — И исчез на четыре года. А теперь хочешь забрать шкаф?
— Там папины медали! — вскипел он. — Ты что, думаешь, я пришёл воровать?!
— Нет. Я думаю, ты пришёл проверить, сломалась ли я. И разочаровался.
Он замолчал. Потом всё же вошёл.
На кухне он сел на табурет, потер руки.
— Света думает, ты согласишься “отдать долю”. Она уже нашла риэлтора. Хочет выкупить через знакомых. По цене “ну не московской же, Маш, не жадничай”.
