Они сидели за столом. Сергей рассказывал, какие темы вызывают у Лизы тревогу, как она реагирует на цвет, на интонации. Он говорил просто. У него не было учительского тона. Ирина слушала, делала пометки. Когда их руки случайно соприкоснулись — она отдёрнулась. Слишком быстро.
— Прости, — сказала она, не глядя.
— Всё в порядке, — ответил он. И отвёл глаза.
Вечером она снова достала его записку. Разглядывала почерк — немного неровный, будто человек торопился, но старался быть понятным. Хранила её в ящике с пустыми конвертами.
Прошло ещё несколько дней. Она встречала их у подъезда, кивала, иногда говорила два слова Лизе — девочка не отвечала, но в какой-то момент дотронулась до её пальцев. Не как приветствие, а просто как прикосновение к поверхности. Проверка: тепло ли.
Однажды утром она увидела, как Сергей чинит рюкзак Лизы. На лавке, с иголкой и ниткой. Сосредоточенно. Спокойно. Дочка стояла рядом, босиком — в носках, но без ботинок. Он не спешил, не ругался, не подгонял. Просто делал.
Этот момент остался с Ириной надолго. Она вспомнила, как когда-то Саша ломал дверцу шкафа, хлопал, злился. Как Лена не умела ждать — даже чай заваривала в микроволновке, чтобы быстрее.
А этот — сидит на лавке, и чинит.
Вечером она села у окна. Смотрела, как люди идут с пакетами, с детьми, с собаками. Никто не выглядел счастливым. Но кто-то выглядел надёжным.
Ирина взяла лист бумаги. Написала: «Можно выбрать себя — и при этом не бояться выбрать другого». Сложила. Положила в ящик.
Утром сама набрала номер Сергея.
Она сказала:— Я рада.
Только тоном. Голосом, в котором впервые не было защиты.
Саша снился ей перед самым пробуждением. Не лицо — ощущение. Запах табака от воротника, старая их песня где-то из кухни, тень рядом. Она проснулась с тяжестью в груди, будто недосказанное стояло между ребрами.
Ирина проснулась раньше будильника. На кухне было темно, но не тягостно — просто утро. Она включила чайник, и пока вода нагревалась, стояла, глядя в окно. На подоконнике лежала записка Сергея, уже привычная. Рядом — её собственный лист, свернутый вдвое: «Можно выбрать себя — и при этом не бояться выбрать другого».
Она не перечитывала, просто держала рядом. Как защиту, как напоминание.
Сергей приходил теперь чаще. Не каждый день, не навязчиво — иногда просто оставлял что-то у двери: коробку с карандашами для Лизы, записку, яблоко. Иногда звонил:
— Мы сегодня в парке. Присоединишься?
Ирина отвечала не сразу. Училась слышать себя. Иногда шла. Иногда — нет. И в этом было что-то новое: не обязанность, не страх потерять. А выбор.
С Лизой стало проще. Она всё ещё не говорила, но однажды взяла Ирину за руку — крепко, с неожиданной уверенностью. И не отпускала, пока шли по дорожке в парке. Потом молча села на скамейку и стала рассматривать ладонь Ирины, будто впервые видела кожу.
