Она аккуратно сложила бумагу обратно. Включила чайник. Из окна шумело дерево, ветер гнал по асфальту жёлтые листья. Света сидела за столом и думала: вот и началось.
Первой снова пришла племянница. Без звонка, без предупреждения. Стояла в дверях с видом прокурора.
— Мы будем оспаривать, — сказала сразу. — Не думай, что всё вот так тебе и достанется. У тебя нет совести. Затаилась, обслуживала, а потом — хоп и в завещании. Это называется как?
Света опёрлась рукой о косяк.
— Это называется забота. Я шесть лет с ней рядом была. Где вы все были?
— Ты лезла, куда не просили! — закричала та. — Патологическая прилизанная! Думаешь, если фартук повязала — уже святая?
Света ничего не сказала. Закрыла дверь. Медленно. Без хлопков.
Следующие два дня были похожи на осаду. Вечером кто-то звонил в домофон, молчал. Утром бумажка в ящике: «Наследство не воруем!» Подъезд шептался, как улья.
На работе стало хуже.
— Ну всё, теперь Светка у нас в высшем свете, — бросила медсестра Галя при всех в ординаторской.
— А что, правильно устроилась, — хмыкнула другая. — Пять лет — и трёшка в центре. Мы тут всю жизнь вкалываем и ни черта.
— Да-да, — протянул санитар Миша. — Все так бы хотели. Только не у всех хватает наглости.
Света встала. Пошла в раздевалку. Закрыла за собой дверь и не включила свет. Села на лавку. Слёзы снова подступили — но теперь уже не из усталости, а от чего-то грязного. Как будто её вымазали с головы до пят, а она даже рот открыть не может.
Старшая медсестра зашла вечером, будто между прочим.
— Тебе теперь тяжело будет в коллективе. Я понимаю, что у тебя всё законно. Но ты же знала, как люди отреагируют. Тебе бы — потише. Скромнее как-то.
— А что я сделала не так? — впервые за всё время Света подняла голос. — Я что, просила? Я требовала?
— Не кипятись, — вздохнула старшая. — Я просто… предупреждаю.
В тот вечер Света написала заявление. Без слёз, без истерики. Просто — поставила точку.
На третий день к ней пришли трое: та же племянница, ещё какая-то женщина — позже представилась снохой брата Валентины, и какой-то мужчина. Привели с собой «юриста», который даже не представился.
— Мы имеем право, — говорил он. — Наследники по закону, по очереди. Вы незаконно удерживаете жилплощадь.
— Вы были с ней? — спросила Света. — Хоть раз? За шесть лет?
— Это неважно, — перебила племянница. — Завещания можно оспорить. Есть масса прецедентов. Она уже не соображала ничего. Ты ей таблетки подсыпала, да?
Света посмотрела в глаза. Тихо сказала:
— Я делала то, что никто из вас делать не хотел. Я мыла ей ноги. Я в три ночи бежала, когда ей становилось плохо. Я плакала, когда она не могла вспомнить, как меня зовут. Я стирала простыни и держала её за руку, когда она умирала. Вы — никто. И для неё вы были — никто.
