Тетя Лариса с ее вечным запахом перегара и лака для волос сидела на моем диване, размахивая руками, будто дирижировала невидимым оркестром. Дядя Коля, ее муж, ковырял ногтем трещину в столе, а их сыночек Сережа, двадцати семи лет от роду, листал телефон, изредка хмыкая.
Мама, как всегда, молчала, но ее глаза, подернутые мутной пеленой усталости, говорили: «Таня, не выступай». Я и не выступала. Я просто открыла дверь и сказала: «Вон».
Это было не так драматично, как могло бы показаться. Никто не кричал, не бил посуду. Тетя Лариса попыталась что-то сказать, но я уже не слушала. Я смотрела на их чемоданы, на их потрепанные пальто, на их лица, которые за последние три дня заполнили мой дом, как тараканы заполняют кухню, если оставить на ночь грязную тарелку. Они ушли.
Мама задержалась на пороге, посмотрела на меня, как смотрят на ребенка, который вот-вот упадет и разобьет коленку, но ничего не сказала. Дверь закрылась. Я осталась одна.
Квартира пахла их одеколоном, их потом, их едой. Я открыла все окна, хотя на улице был ноябрь, и ветер с Невы врывался в комнаты, холодный, как пощечина. Я стояла посреди гостиной, слушая, как шуршит штора, и думала: вот оно. Начало. Но чего?
Меня зовут Таня, мне тридцать четыре года. Я живу в Петербурге, в старой коммуналке на Васильевском острове, которую мы с мужем купили пять лет назад, когда еще думали, что у нас будет семья. Муж ушел два года назад, оставив мне ипотеку, кота по кличке Борщ и привычку проверять, заперта ли входная дверь по три раза за вечер.
Кот умер прошлой весной. Ипотеку я выплачиваю. Дверь проверяю.
Работаю я в библиотеке. Не в той, где туристы фотографируют мраморные лестницы, а в районной, где пахнет сыростью и старыми книгами, а посетители — в основном старушки, которые приходят не за книгами, а за разговорами. Зарплата небольшая, но мне хватает. Я не пью, не курю, не хожу по ресторанам. Моя жизнь — это чайник, который я включаю ровно в семь утра, и книги, которые я читаю перед сном. Иногда я думаю, что моя жизнь — это ожидание. Но чего?
Родственники приехали в пятницу. Тетя Лариса позвонила за неделю, голос в трубке был сладкий, как сироп: «Танечка, мы к тебе. На пару дней. Соскучились». Я знала, что не по мне. Они никогда не скучали по мне. Они скучали по Питеру, по его магазинам, где можно купить что-то «столичное», по зависти соседей, когда они возвращались и хвастались своей поездкой.
