Лена была моей единственной подругой. Мы познакомились в университете, на лекциях по русской литературе. Она была яркая, громкая, всегда в центре внимания. Я была тихая, с тетрадкой, в которой записывала цитаты из Достоевского. Мы дружили, несмотря на то, что были разными.
После университета Лена уехала в Москву, потом вернулась, открыла свое туристическое агентство, вышла замуж, родила дочь.
Мы виделись раз в полгода, пили кофе, говорили о погоде. Она звала меня в гости, но я всегда находила причину отказаться. Мне было стыдно. За свою жизнь. За свою квартиру. За себя.
На следующий день я пошла на работу. Библиотека была пустой, только Вера Игоревна, наша постоянная посетительница, уже ждала меня у входа. Я поздоровалась, она кивнула.
Я села за стойку, открыла ноутбук, начала проверять каталог. Но мысли были не о книгах. Я думала о том, что сказала тетя Лариса перед уходом. «Таня, ты всегда была странная. Живешь одна, как старуха. Ни мужа, ни детей. Что ты вообще делаешь?»
Я не ответила. Но ее слова застряли во мне, как заноза. Что я делаю? Живу. Дышу. Плачу по счетам. Читаю. Сплю. И что?
В обед я вышла на улицу, купила кофе в ларьке. Кофе был горький, с привкусом жженой бумаги. Я стояла на набережной, смотрела на воду.
Мимо шли люди, спешили, говорили по телефону, смеялись. Я чувствовала себя невидимой. Как будто меня здесь не было. Как будто я была тенью, которая скользит по стенам, никому не нужная. Обед заканчивался, я вернулась на работу.
К концу дня Вера Игоревна подошла ко мне. «Танечка, — сказала она, — вы сегодня какая-то не такая. Что случилось?» Я улыбнулась, сказала: «Ничего, Вера Игоревна. Просто устала».
Она посмотрела на меня, как смотрят на больного ребенка, и ушла. А я осталась. Села на стул, закрыла лицо руками. И впервые за долгое время заплакала.
Дома я решила, что пора что-то менять. Не глобально. Не уезжать в другую страну, не бросать работу, не продавать квартиру. Что-то маленькое. Я пошла в ванную, открыла шкафчик.
Там лежала коробка с краской для волос, которую я купила год назад, но так и не открыла. Цвет — «темный шоколад». Я прочитала инструкцию, смешала всё, надела перчатки. Когда краска была на волосах, я посмотрела в зеркало. Мое лицо было таким же, но глаза — другими. В них было что-то живое.
Пока краска впитывалась, я включила музыку. Не ту, что обычно слушала — тихую, классическую, — а что-то громкое, с басами, с ритмом. Я не танцевала, но двигалась в такт, пока мыла посуду. Это было странно. Это было непривычно. Это было хорошо.
